— Не называй меня «отец», — сказал Билл. — Я больше не священник. Меня зовут Билл.
— Ладно, Билл. Называй меня Ренни. — Он вздохнул. — Я столько лет думал про тебя всякие жуткие гадости.
— Вполне понятно.
— Угу. А теперь думаю всякие жуткие вещи насчет этого типа Лосмары и того, что я сделал бы с ним и с его сестрицей — потому что, по-моему, правосудию тут делать нечего.
Билл оглянулся на спальню, услышав высокий визгливый голос, произнесший несколько английских слов вперемешку с фразами на каком-то другом языке, похожем на восточноевропейский.
— Прямо как миссис Дракула, — заметил Ренни, — в ночном кошмаре.
И тут в гостиную вернулся Вейер. Устроился в кресле и указал Биллу с детективом на стоящий перед ними диван.
— Прошу прощения за задержку, — извинился он, — прежде чем начинать разговор, я хотел убедиться, что сиделка в своей комнате, а моя жена спокойно устроена на ночь.
— Она плохо спит? — спросил Билл, больше из вежливости, чем из подлинного интереса.
— Да. Она путает день и ночь.
Билл вздрогнул, заметив у своего локтя телефон.
— Он больше не будет вас беспокоить, — заверил Вейер. — Но давайте вернемся к нашему молодому человеку из Северной Каролины. Вы говорите, он называет себя Лосмарой?
— Да. И это анаграмма Сары Лом, женщины, которую, как я вам рассказывал, я встречал пять лет назад.
— И оба — анаграммы другого имени. — Он устало улыбнулся и покачал головой. — Все в игрушки играет.
— Какого другого? — спросил Аугустино, сидевший на диване справа от Билла.
— Расалом.
— Что это за имя такое?
— Очень древнее.
— Это что, их фамилия? — спросил Билл.
— Чья? — Старик выглядел удивленным.
— Рафа и его сестры.
— Нет никакой сестры. Только один Расалом. В определенных рамках он может принимать разное обличье. Та, что называла себя Сарой, и тот, что называет себя Рафом, — одно и то же лицо.
— Нет, — сказал Билл, закрывая глаза и откидывая назад голову. — Этого быть не может.
— Но почему этого не может быть? После всего, что случилось с пустым насквозь Гербертом Ломом, с Дэнни, почему не поверить в этот нехитрый трюк?
Он открыл глаза и посмотрел на Вейера.
— Это лежит за пределами нашего понимания, да?
— Это лежит за пределами всякого понимания, — сказал Вейер.
— С кем мы имеем дело?
— С Расаломом.
— А кто это, черт его подери? — вмешался Аугустино.
Вейер вздохнул.
— После того, что вы оба видели нынче ночью, я полагаю, вы готовы поверить. Это история очень длинная, а я очень устал, так что изложу ее вам покороче. Расалом некогда был человеком. Рожденным много веков назад. Расалом даже не настоящее его имя, но он принял его и использует с тех пор в разных своих воплощениях. Столетия назад, будучи юношей, он отдал себя во власть силы, враждебной всему, что мы считаем добрым, достойным, разумным. Он стал средоточием запредельного зла, всего темного и враждебного человечеству. Свою мощь он черпает из самого дурного, что в нас есть. Стоит, как плотина, в потоке людской подлости, продажности, разврата, порочности и коварства и черпает из него мощь.
— Мощь? — переспросил Билл. — Что это значит?
— Мощь и власть, которые позволяют ему все изменять. Изменять мир, превращая его в место, наиболее подходящее для силы, которой он служит.
Билл услышал рядом недоверчивое сопение Аугустино.
— Ладно, бросьте. Я хочу сказать, все это похоже на дурацкую сказку.
— Уверен, вы произнесли то же самое, когда ваш друг священник заявил, что мальчик, похороненный пять лет назад, жив.
— Угу, — сказал Аугустино, медленно кивая и передергиваясь. — Тут вы попали в точку. Но все равно это смахивает на игру для «Нинтендо». Ну, знаете, надо остановить Злую Ящерицу, пока она не добралась до Кольца Власти и не принялась править миром. Что-то в этом роде.
— Да. Только здесь не игра, — заметил Вейер. — Вы никогда не задумывались, почему подобные игры и сказки всегда столь привлекательны, почему они возникают снова и снова, завораживая одно поколение за другим?
— Нет, но, надеюсь, вы мне подскажете.
— Генетическая память. Война вспыхнула очень давно... и была почти проиграна. С такими опустошительными последствиями, что историю человечества пришлось начинать сначала. Но Расалом не оставляет попыток. И каждый раз терпит поражение, ибо всегда сталкивается с кем-то, кто представляет иную силу.
— Ну ладно! — сказал Аугустино. — Старая байка о войне Добра и Зла.
Билл почувствовал искушение велеть ему заткнуться и дать старику говорить.
— Только Добро здесь не самой высшей пробы, — продолжал Вейер, которого детектив явно не смог сбить с толку. — Оно довольно-таки равнодушно к нашей судьбе. Его больше интересует победа над другой силой, чем наше благо. В тот момент, когда казалось, что Расалом наконец остановлен навсегда, противостоящая ему сила ушла.
— Когда это было? — спросил Билл.
— В 1941 году.
— Так каким образом он вернулся?
— Попытался выжить, и ему повезло. Он не в первое тело вселяется. Все очень сложно. Достаточно сказать, что он нашел способ родиться заново в шестьдесят восьмом.
В шестьдесят восьмом. Почему этот год с чем-то связывается в памяти Билла?
— Откуда вам столько об этом известно? — спросил Аугустино.
— Я наблюдал за ним долгое время.
— Все это хорошо и прекрасно, — подытожил Билл. Он не собирался во все это верить, но старик излагал историю так убедительно, что Билл понял — он ему верит. Наверно, следовало бы записать старика в сумасшедшие, но после нынешней ночи он не собирается чересчур быстро записывать кого-либо в эту категорию. — Но что он задумал? Почему вцепился в Дэнни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115