Она себе приказывала успокоиться, успокоиться...Но разве можно успокоиться, когда тут же, в комнате, лежат эти... снимки, которые, может быть, видел Джек, точно видел, зачем ему иначе прятать глаза и ужасно смущаться? Он знает, о господи, знает! Хуже того, теперь она сама их может увидеть. Если захочет... если посмеет...Она никогда их не видела, никогда даже вообразить не осмеливалась, что они собой представляют, потому что это воскресило бы воспоминания о тех часах, днях, месяцах на кровати или на диване в подвале, когда папочка велел ей проделывать всякие вещи с Томасом и Томасу с ней проделывать всякие вещи, которые иногда причиняли ей боль, а папочка без конца фотографировал, фотографировал...Она сделала последний глубокий вдох, задержала дыхание, заставила себя взглянуть на него:— Вы их видели?Джек кивнул.Разглядывал? Любовался? Боже мой, давно они к нему попали? Что он о ней теперь думает?— Все? — Нет. Пока не сообразил, что это... кто... Да еще убедился, что в конвертах ничего больше нет. Простите, Алисия... Я...— Зачем?— Что «зачем»?— Зачем вы их сюда принесли? Зачем вы со мной это сделали? Что с ними собираетесь делать?— Я ничего с ними делать не собираюсь. — Он вытряхнул из фирменной сумки широкую коробку. — Сами делайте что хотите.Поднял коробку повыше, чтобы можно было прочесть этикетку на верхней крышке.Алисия прищурила покрасневшие глаза:— Машинка для резки бумаги?— Правильно. — Джек ткнул пальцем в конверты: — Здесь не только снимки, но и негативы. Я вполне мог бы их сжечь и какое-то время серьезно об этом подумывал. Но пришел к заключению, что вам самой захочется сделать из них конфетти.Он вытащил из коробки машинку, поставил перед ней, сунул вилку в розетку.— Почему вы так хлопочете ради меня?— Почему бы и нет? Мне все время казалось, будто что-то вас тяготит. Никогда не догадывался, какое тяжелое бремя.Она потупила взгляд:— Мне так стыдно.— Чего?— Как вы можете спрашивать? — Тон невольно повысился, только нельзя терять контроль над собой, только не здесь, не сейчас. — Вы же видели. Господи боже, что теперь обо мне думаете!— Думаю, вам себя не в чем винить, если речь идет об этом. Точно так же, как нельзя винить избитого ребенка за полученные синяки. Это называется детским порно — чертовски лицемерное выражение. Назовем своим именем: снимки насилуемых детей. — Джек схватил один конверт, сунул ей. — Давайте. Пора с этим покончить.Алисия заставила себя протянуть руку. Рука остановилась на полпути к конверту, словно наткнулась на невидимую стену. Стену удалось пробить, пальцы схватили, выдернули конверт.Он включил машинку, отступил назад. Послышалось, как в щели наверху заработали лезвия.Она сумела прикоснуться к конверту, но когда дело дошло до содержимого...— У вас все получится, — твердо сказал Джек.— Это ничего не решает, — возразила она. — По всей стране в разных коллекциях хранятся сотни отпечатков. Он их обменивал на фотографии других детей.— Но эти надо уничтожить. Никто их не увидит. И с уничтоженных негативов новых не напечатает. Пожалуй, не столько практичный, сколько символический жест, однако, Алисия, это только начало.Она на него посмотрела и чуть не расплакалась. Как можно было недооценивать этого человека?Да, начало.Впервые в жизни у нее есть возможность распоряжаться снимками. И негативами. С ними можно сделать одно — уничтожить.Алисия полезла в конверт, вытащила три-четыре фотографии восемь на десять, цветных, глянцевых — нет, не взглянула, — сунула в щель машинки. Та зажужжала, замолола, потом снизу посыпались стружки, скручиваясь в ком бумажной лапши.Да! Получается. Изображения уничтожаются, распадаются на сотни клочков. Только сумасшедшему придет в голову складывать их обратно, и чем больше растет ком, тем трудней это сделать. На восстановление единственного снимка уйдет сотня, нет, тысяча лет.Чувствуя себя словно под освежающим душем, она выхватила из конверта следующие фотографии, принялась скармливать крутящимся лезвиям. По щекам текли слезы, Алисия слышала собственный смех.Ох, как хорошо... прекрасно! 12 Вззззз!Женщина в слезах — уже плохо. Никогда не знаешь, как быть в таких случаях. Что делать? Что говорить? А уж когда женщина плачет и одновременно смеется, кромсая бумагу...Страшное дело.Вскоре плач и смех стихли, но стало только хуже — она заговорила, и Джек пожелал, чтобы Рональд Клейтон был жив... чтобы можно было предать его очень медленной смерти.— Я для папы старалась. Вот как это было. Отчасти понимала, что делаю что-то дурное, особенно когда бывало больно, но выбора не было — папа велел. Ведь это же, в конце концов, мой папа... Который меня любит. Не заставит совершать плохие поступки. Только не мой папа.Тон ровный, бесстрастный, словно навсегда целиком порваны эмоциональные связи с девочкой, о которой шла речь.Вззззз! Следующие фотографии отправились в машинку.— Вот в чем настоящая гнусность. Хуже самого извращения. Он взял родную дочку, которая на него полагалась, доверяла ему, уважала, и, воспользовавшись ее доверием и зависимостью, вынудил делать перед фотоаппаратом то, что ему требовалось. Такая у педофилов натура: они наслаждаются властью над слабыми маленькими детьми, возможностью лишить их невинности, принуждая ко всякой мерзости.Вззззз!— Мерзости я в то время, конечно, не понимала, хотя что-то нехорошее чуяла, потому что мне настрого запрещалось об этом упоминать. Сеансы годам к десяти прекратились. Видно, я слишком выросла. Видно, прочие участники взаимного обмена картинками предпочитали девочек младше десяти. В любом случае больше съемок не проводилось, и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110