Когда Джек уже взял его, снизу послышался целый хор выкриков. Он обернулся и увидел, что к ним приближается группа ниихаусцев, на ходу сердито размахивая руками.
– Этого я и боялся, – сказал Моки, вздыхая, словно снисходительный папаша, наблюдающий за своими непослушными детьми, – вот почему я привез тебя сегодня пораньше. Они хотели, чтобы кто-то из своих сокрушил меня, а не малихини. Мне придется их успокоить. Сказать, что и до них дойдет очередь.
Но у него не было в этом необходимости. Ба встал перед ниихаусцами, отгородив их от края кратера. Он широко раскинул руки и стал им что-то говорить. Джек не мог расслышать его слова, перекрываемые грохотом адской стихии, бушевавшей внизу, но они смотрели на Ба в изумлении. В конце концов они отступили назад и стали ждать.
– Прекрасно, – сказал Моки. – Благодаря твоему другу мы выиграли немного времени. Итак, начнем. – Он встал перед Джеком, подбоченясь и выпятив грудь. – Первый удар твой.
– Сначала сними ожерелье, – потребовал Джек.
– Нечего препираться, – ответил Моки, – неужели ты и есть тот храбрый мастер Джек, о котором мне рассказывала Бати? А я так думаю, что ты трус.
– Так ты не станешь его снимать?
– Мое ожерелье не подлежит обсуждению. Оно – неотъемлемая часть меня самого. Оно будет со мной, пока я не умру. А этого никогда не случится.
– Ну хорошо, – сказал Джек, – раз уж речь зашла о храбрости, устроим настоящую проверку: пусть каждый из нас проткнет свое собственное сердце.
Моки посмотрел на него широко раскрытыми глазами:
– Ты хочешь сказать: я воткну нож себе в грудь, а ты себе?
– Ты правильно понял. Одно дело вонзить нож в кого-то другого, а другое – в себя самого, для этого нужно быть Богом.
Моки ухмыльнулся еще шире:
– Пожалуй, ты прав. Ты достойный противник, Мастер Джек. Я буду сожалеть о том, что ты умрешь.
Ты будешь сожалеть, но не так, как я, если выяснится, что Калабати меня надула.
Моки приставил нож к груди, упершись острием в покрытый шрамами участок тела слева от грудины. Джек сделал то жесамое. Ручка ножа скользила во вспотевших ладонях. Он прикоснулся острием ножа к своей коже, и по телу пробежал холодок, достающий до едва бьющегося в груди сердца, которое от острия отделял всего лишь дюйм. И в ответ на это прикосновение оно заработало в учащенном ритме.
Его замысел должен сработать.
– Готов? – спросил Джек. – На счет три. Раз... два... – Последнюю цифру он выкрикнул: – Три!
Джек видел, как Моки вонзил нож глубоко в грудь, как его тело согнулось пополам, ухмылка исчезла, черты лица исказила предсмертная судорога, видел, как в глазах отразились потрясение, ужас, ярость, гнев, что его предали.
Осознание случившегося приходило постепенно, сквозь пелену боли.
Моки посмотрел на рукоятку ножа, торчавшую из груди. По ней стекала кровь, разливаясь по телу. Потом он увидел нож Джека, все еще приставленный к груди. Он пошевелил губами:
– Ты не сделал этого...
– Так это ведь не я сошел с ума, а ты...
Моки посмотрел в ту сторону, где стояла Калабати, освещаемая в темноте отблесками пламени. В глазах ее отразилось непередаваемое страдание. Джек почувствовал было жалость к Моки, но тут вспомнил храброго ниихаусца, который не имел ни малейшего шанса против Моки и умер прошлой ночью такой же смертью. Джек вслед за ним перевел взгляд на Калабати и увидел, что она смотрит на него с нескрываемой ненавистью. Почему? Потому что он не вонзил в себя нож?
И вдруг грудь его обожгло болью, он отпрянул назад и увидел Моки, стоящего на коленях, с кровоточащей раной в груди, сжимающего в руке окровавленный нож. И вдруг заметил у себя глубокий надрез, идущий через всю грудь. Это Моки вытащил нож из раны и полоснул им Джека.
Джек зажал порез рукой, но из него уже перестала сочиться кровь. Боль тоже прошла. Чуть позже он с изумлением заметил, что рана закрылась, и концы ее стали сращиваться.
Он поднял голову и увидел, что Моки наблюдает за ним. Окровавленной рукой Моки дотянулся до ожерелья, висевшего у него на шее. С пепельно-серым лицом он посмотрел на шею Джека, моля взглядом объяснить ему, что произошло.
«Почему?» – спрашивали его глаза.
Джек закатал штанину джинсов на левой ноге, чтобы показать настоящее ожерелье, намотанное на одну из икр.
– Да потому что, если вещь называется ожерельем, ее необязательно носят на шее.
Моки упал вперед, уткнувшись лицом в землю, вздрогнул несколько раз и замер.
Джек взглянул на нож, зажатый в руке, и воткнул его в затвердевшую лаву рядом с Моки. Еще одна жертва Расалома, еще один талантливый человек сошел с ума и погиб. Внезапно Джек почувствовал страшную усталость и опустошенность. Неужели все это не могло кончиться по-другому? Может, был другой выход? Не проникло ли в его мозг темное безумие, витавшее в воздухе? Или он всегда носил в себе некое темное начало? Не исключено, что это оно сейчас билось о стены клетки, которую Джек воздвиг для него? Крики заставили его обернуться. Ниихаусцы избавились от опеки Ба и теперь карабкались по склону. Джек попятился назад, еще не зная, что будет делать. Но они, не обращая на Джека никакого внимания, бросились к телу Моки. Они совершили около тела молитву, потом подняли его за руки и за ноги и швырнули в пламя Халеакалы.
Когда остальные, принялись молиться, вождь повернулся к Джеку.
– Халеакала, – сказал он, сияя от радости, – обитель солнца. Теперь, когда ложный Мауи мертв, солнце снова вернется на тот путь, на который его наставлял подлинный Мауи.
– Когда? – спросил Джек.
Ба взобрался на склон и встал рядом с ним, переведя взгляд с ночного неба на рокочущий кратер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140