Но ветви, которые он видел сейчас перед собой, были не обрезаны, а сломаны, так же как стволы, и вдавлены в землю. Кто-то огромный, тяжелый, и не один, побывал здесь сегодня ночью, царапая окна, ударяясь об них.
Главное, что они так и не смогли пробраться внутрь.
Когда Алан развернулся и снова въехал на дорожку, он заметил вмятину на лужайке. У него екнуло сердце. Он впервые увидел ее. Он был слишком занят, рассматривая ставни и сломанные родосы. Но с того места, где он сейчас находился, ее невозможно было не заметить.
В свежей весенней траве, которую давно следовало постричь, появилась проплешина. Она тянулась от ворот, мимо ив, и подходила к самому дому. Алан пытался представить существо, которое могло оставить подобный след, но на память не приходило ничего, кроме шара для кегельбана диаметром в тридцать футов. И скорее всего, с зубами. Множеством зубов.
Он поежился и поехал дальше. С каждой ночью положение становилось все тяжелее. Недалеко то время, когда оборона Тоад-Холла будет прорвана. Это неизбежно. Алан молил Бога о том, чтобы ему удалось уговорить Сильвию переехать, прежде чем это произойдет, или чтобы Глэкен помог собрать те кусочки, которые ему были нужны. Тогда он сможет попросить о помощи.
Всем им потребуется помощь. Алан нутром чувствовал это. Много помощи. И в самое ближайшее время. Если кривая Сапира вычерчена верно, у них осталось два рассвета. А потом солнце зайдет последний раз – завтра, в два часа дня. И наступит бесконечная ночь.
* * *
Мауи
Даже кофе имел привкус рыбы. Джек знал, что вода чистая, – видел, как Калабати наливала ее из холодильной установки, – но привкус рыбы все-таки был. Может быть, потому, что все вокруг пропахло рыбой. В воздухе стоял настолько густой запах мертвых обитателей моря, что Джек мог поклясться – ощущал это вкус даже когда дышал.
Он стоял на ланаи, через силу допивая кофе, посматривая на долину внизу и гигантский водоворот, начинающийся от Кахулуи. От его красоты замирало сердце, но все портило зловоние. Из дома позади него, из гостиной, доносились визг пилы, удары молотка – там что-то резали и строгали.
К нему подошла Калабати, тоже с чашкой кофе в руке, и облокотилась о перила. Она была укутана в светлое, с цветами, муу-муу, которое непостижимым образом не скрывало, а подчеркивало ее изящную фигуру. Джек не отрывал глаз от ожерелья. Он старался казаться беззаботным, но это было нелегко. Вот она, одна из двух причин, заставивших его совершить столь рискованное путешествие, в двух футах от него. Достаточно протянуть руку и...
– Мои серебристые цветы погибли, – сказала Калабати, глядя на сад с поникшей зеленью, начинающийся за крыльцом, – морская вода убила их. А я надеялась увидеть, как они зацветут.
– Мне очень жаль.
Она показала чашкой на огромный водоворот:
– В этом нет никакого смысла. Он весь день засасывает воду и рыбу, а ночью выплевывает их на мили вверх.
– Смысл, – повторил Джек, вспоминая то, что объяснял ему Глэкен. – В нем и не должно быть никакого смысла, разве что внести смятение в наши умы, заставить нас почувствовать себя слабыми, бессильными, бесполезными. Чтобы мы обезумели от страха и неопределенности, чтобы боялись неизвестного.
От Джека не ускользнуло, что Калабати, когда он произнес слово «обезумели», украдкой через плечо бросила быстрый взгляд в сторону дома.
– Уж если говорить о смысле, – сказал он, – то какой смысл в поведении Моки? Как ты вообще могла связаться с таким человеком? Это не твой тип мужчины, Бати.
Насколько Джек понимал, Моки вообще не мог быть чьим-то типом мужчины. Он не выходил не только к ленчу, но также и к завтраку, обеду и ужину. Жаждущий убийств, одержимый манией величия безумец, который уверовал, что он бог или, по крайней мере, в него вселился бог Мауи – полинезийский Прометей, который добыл для человечества огонь и извлек Гавайские острова со дна океана с помощью своей удочки. Когда церемония была закончена, они вчетвером вернулись в дом, и Джек с Ба провели ночь в гараже, единственном месте, где можно было спрятаться от жуков. Моки и Бати жуки не трогали – еще одно подтверждение божественного происхождения Моки. Он заставил их бодрствовать большую часть ночи, делясь планами относительно будущего «великого Мауи» и всего, что осталось от Гавайских островов. Но под всем этим Джек почувствовал подспудный поток ненависти и ревности, готовый излиться из него. Моки смотрел на Джека как на угрозу, на соперника, претендовавшего на проявление нежных чувство со стороны Калабати. Но Джек и не помышлял об этом. Он только прикидывал в уме, как можно использовать это чувство ревности, чтобы заполучить ожерелье, которое носил Моки, но ему ничего не приходило на ум, кроме как всадить ему пулю в голову.
– Откуда ты знаешь мой тип мужчины? – спросила Калабати, сверкая глазами и раздув ноздри. – Что ты вообще обо мне знаешь?
Джек изучающе посмотрел на ее лицо. Калабати изменилась. Он только не знал, в лучшую или худшую сторону. Ее большие, темные, с продолговатым разрезом глаза, вытянутое широкоскулое лицо, полные губы, безупречно гладкая кожа – все было таким, как и прежде. Может быть, дело в волосах? Они стали длиннее, ниже плеч, и, словно черная грива, развевались на ветру. И все-таки дело не в волосах. Здесь что-то другое, идущее изнутри.
«Хороший вопрос, – подумал он. – И вправду, что я знаю о ней?»
– Насколько мне известно, ты быстро расстаешься с людьми, у которых взгляды не совпадают с твоими.
Она обернулась и посмотрела на долину.
– Это не настоящий Моки – во всяком случае, не тот, с которым я делила жизнь еще неделю назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140