Он вскочил и приподнял подушки, посмотрел под кушеткой, даже развернул скатанный матрас. Исчезли!
Казалось, сердце его выпрыгнет. Джим поспешно прошел через небольшой холл и гостиную в спальню. Запах свежесваренного кофе остановил его.
– Кэрол!
– Я здесь, Джим.
Что Кэрол делала дома? Сегодня у нее рабочий день. И тут до него дошло: очевидно, она забрала записи. Она прочитала их! О, только не это!
Он бросился в кухню.
– Кэрол! Папки! Где они?
Она поставила свою чашку кофе и обняла его за шею. Ее длинные светлые волосы струились по плечам. Она выглядела очень красивой.
– Я люблю тебя, Джим!
В другое время в нем проснулось бы желание, но сейчас все его чувства были подчинены одному.
– Записи – ты взяла их?
Она кивнула.
– И я их прочитала.
Джиму показалось, будто пол уходит у него из-под ног.
– Ради Бога, прости, Кэрол. Я не знал. Я правда не знал. Если бы я знал, я ни за что не женился бы на тебе.
– Знал – что? Что ты клон Хэнли?
Ее глаза смотрели так нежно, с такой любовью, ее голос звучал так ласково и успокаивающе. Как может она оставаться такой спокойной?
– Клянусь, я не знал.
– Какая разница, знал ты или нет?
– Какая разница? Как ты можешь так говорить? Я – шутка природы. Результат научного эксперимента!
– Неправда! Ты – Джим Стивенс. Мужчина, за которого я вышла замуж. Мужчина, которого я люблю.
– Нет! Я частица Родерика Хэнли!
– Ты Джим Стивенс, близнец Хэнли.
– Хотел бы я им быть! Он взял от себя кусок, засунул его в эту шлюху и вырастил меня как какой-нибудь черенок одного из наших цветущих кустов. Знаешь, как это делается? Отрежешь, воткнешь в землю, как следует польешь, и получается новый куст.
– Не говори так!
– А может быть, я не черенок. Я скорее опухоль. Вот что я такое. Чертова опухоль!
– Прекрати! – вскричала она, впервые проявляя горячность. – Я не позволю тебе говорить о себе такое!
– А почему? Все другие будут так говорить!
– Нет, не будут! Я – единственная, кто знает твою тайну, и ничего подобного мне в голову не приходит.
– Но ты – другое дело.
– Вот именно. Потому что никто больше ничего не узнает, если ты сам не расскажешь. И даже если расскажешь, никто тебе не поверит.
Она произнесла это таким непререкаемым тоном, что Джим с некоторой опаской задал следующий вопрос.
– Записи! Где они?
– Там, где им место! В мусоре.
– Не может быть!
Он выскочил и бросился к входной двери.
– Не старайся, – услышал он слова Кэрол за своей спиной. – Грузовик приезжал в половине седьмого.
Внезапно его охватила злость. Больше чем злость. Ярость.
– Ты не имела никакого права! Никакого права, черт побери! Эти записи принадлежали мне!
– Не спорю, они принадлежали тебе, но тем не менее я их выбросила. Если они еще не попали в печь для сжигания мусора, то окажутся там очень скоро.
Она говорила так холодно, так невозмутимо, не испытывая никаких угрызений совести. Ее отношение к собственной выходке выводило его из себя.
– Как ты могла!
– Ты не оставил мне иного выбора, Джим. Ты позволил этим записям поедать тебя живьем. Поэтому я от них избавилась. Ты собирался дать им возможность погубить твою жизнь. А я не могла находиться рядом и смотреть на это. Но теперь дело сделано. Их нет, так что тебе остается примириться с тем, что ты узнал, прийти в себя и продолжать жить. Тебе придется признать, что ты почувствуешь облегчение, если этих записей не будет все время при тебе, если ты перестанешь непрестанно возвращаться к ним, выискивая какую-нибудь ошибку, доказывающую их несостоятельность.
Она была права. Холодная логика ее рассуждений делала свое дело, она смягчала его гнев, но не избавляла от него. В конце концов, это были его записи. Его наследство.
– Ладно, – сказал он. – Их нет... Ладно... ладно.
Повторяя это слово, он ходил по кухне небольшими кругами. Его чувства приводили в беспорядок его мысли. Он не мог отделить их друг от друга. Он был уверен, что, если бы речь шла о чужой проблеме, он оставался бы спокойным, хладнокровным и здравомыслящим.
Но речь шла о нем самом!
– Я сделала это ради тебя, Джим, – сказала Кэрол.
Он посмотрел ей в глаза и увидел в них любовь.
– Я знаю, Кэрол, знаю. – Но что он в действительности знал? В чем он мог быть теперь уверен? – Мне... мне нужно во всем разобраться. Это не займет много времени. Я должен пройтись.
– Не собираешься ли ты опять побывать в этом особняке?
– Нет, просто пройдусь. Я даже не выйду из дворика... Я не собираюсь никуда сбегать. Я просто должен побыть один. Недолго. Я просто...
Он открыл дверь кухни и вышел в задний дворик. Снаружи было холодно, но он этого почти не замечал. Кроме того, он не мог заставить себя вернуться в дом за курткой. Пока не мог. Проходя вдоль боковой стены дома, он заметил, что крышка люка водопроводного колодца сдвинута. Он поставил ее на место и продолжал свой путь.
2
Когда дверь закрылась, Кэрол облокотилась о плиту, стараясь удержать слезы. Никогда в жизни ей еще не приходилось вести такой тяжелый разговор.
Но он принесет результаты. Иначе быть не может!
Прошлой ночью она не спала ни минуты. Час за часом лежала и думала, как ей поступить. Рыдая, просить у него прощения за то, что она выбросила записи, и тысячу раз обещать, что она искупит свою вину? Или ей нужно лишь извиниться, признать, что она не права, и предоставить ему самому справиться с тем, что на него обрушилось? Так сказать, бросить мяч на его сторону корта?
Сердце подсказывало ей легкий путь, толкало броситься к люку и принести обратно эти проклятые записи. Она не хотела ссоры, которой конечно же не миновать утром. Но ей придется пойти на это. Дело было слишком важным, чтобы отступать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109