Свои седла мы взвалили на мулов.
Пароход представлял собой плоскодонное судно, построенное на американский манер. Многие путешественники уже поднялись на борт. Когда мы с седлами на плечах переступили доску и взошли на палубу, раздался чей-то громкий голос:
— Боже милостивый! Вон идет пара двуногих оседланных ишаков! Виданное ли дело? Расступитесь, джентльмены! Дайте им пройти! Джентльмены не должны ездить на такой скотине!
Мы узнали эти голоса. Самые лучшие места с крышей от солнца и дождя заняли уже известные нам бандиты. Шумный крикун, вчерашний наш знакомый, который, по-видимому, был их вожаком, встретил нас новыми оскорбительными возгласами. Я повернулся к старику. Поскольку он спокойно пропустил эти слова мимо ушей, я сделал то же самое. Мы заняли места напротив этих парней и задвинули седла под свои сиденья.
Старик удобно устроился, вытащил свой револьвер, зарядил его и положил рядом. И здесь я последовал его примеру. Бандиты придвинулись друг к другу и стали перешептываться. Однако они не отважились еще раз оскорбить нас во всеуслышанье. С ними были их собаки — за исключением одной. Крикун рассматривал нас особенно враждебно. Спина у него была согнута, что являлось следствием его полета через окно, а также не слишком вежливого с ним обращения Виннету. На лице его еще не затянулись раны от осколков стекла.
Когда пришел кондуктор спросить, где мы будем высаживаться, Старая Смерть назвал Колумбус. Мы заплатили только до этого пункта. В случае необходимости мы могли проследовать и дальше. Мой спутник полагал, что Гибсон не доедет до Остина. Колокол пробил уже во второй раз, когда появился еще один пассажир — это был Виннету. Он заскочил на своем Илчи, великолепном жеребце, взнузданном на индейский манер, только на борту выпрыгнув из седла. Виннету провел своего коня на переднюю палубу, где для таких случаев была сооружена дощатая перегородка на уровне плеча. Потом он, словно не замечая никого вокруг, спокойно уселся рядом на парапет. Разбойники нарочито громко принялись кашлять, чтобы привлечь его внимание, но напрасно. Он сидел, опершись на свое серебряное ружье, полуобернувшись к ним, но, казалось, глаза его не видели, а уши не слышали их.
Вот раздался последний сигнал к отплытию. Еще минута ожидания — может, кто-то опоздал — и колеса закрутились, корабль отчалил. Наше путешествие, казалось, будет удачным. До Вартона на борту царили тишина и спокойствие. В Вартоне сошел всего один пассажир, но село множество. Старая Смерть на пару минут выскочил на берег, чтобы разузнать у посыльного о Гибсоне. Он узнал, что два человека, подходившие под описание, там не высаживались. Такие же новости ожидали нас и в Колумбусе, и поэтому мы решили оплатить билет до Ла-Гранге. От Матагорды до Колумбуса примерно пятьдесят часов плавания, и когда мы туда прибыли, было уже довольно поздно. За весь этот долгий путь Виннету лишь однажды покинул свое место — чтобы дать лошади воды и накормить ее кукурузными зернами.
Казалось, что разбойники забыли о своей неприязни к нам и Виннету. Они приставали к новым пассажирам, но, как правило, получали отпор. Они выставляли напоказ политические убеждения, каждого встречного спрашивали о его политических взглядах, обругивая всех, кто не был заодно с ними. Выражения типа «проклятый республиканец», и «негритосский родственник», «прислужник янки» и прочие, еще худшие ругательства, так и сыпались у них с языка, что очень не понравилось окружающим, не желавшим с ними иметь никаких дел. Во всяком случае, это было объяснением тому, что они оставили нас в покое. Они не надеялись найти поддержку. Если бы на борту было больше сецессионистов, мир на корабле был бы неминуемо нарушен. В Колумбусе многие мирно настроенные граждане сошли на берег, их места заняли люди совсем другого склада. На борт, шатаясь, взобралась целая банда, человек 15—20, все мужчины были пьяными и вид их не обещал ничего хорошего. Наши разбойники приветствовали их бурным выражением радости. Многие из вновь прибывших уже присоединились к ним, и вскоре оказалось, что у этих бандитов большой перевес в силе. Парни хамили, вытесняя людей со своих мест, носились как угорелые по палубе, мешая отдыхать, и делали все, чтобы показать, кто есть хозяин положения на данный момент. Капитан не вмешивался. Он считал, что так будет лучше. Пока они ему не мешали вести пароход, он предоставил пассажирам самим защищаться от бандитов. Ничто в его лице не напоминало янки. Он был толстым, что редко встречается у американцев, и по его краснощекому лицу постоянно была разлита улыбка, что, по моему мнению, свидетельствовало о его немецком происхождении.
Остальные сецессионисты направились в буфет. Оттуда доносилилось дикое гоготание. Бутылки разбивались вдребезги. Потом прибежал негр, по-видимому официант, он поднялся наверх к капитану и стал ему на что-то невразумительно жаловаться. Я понял только то, что его будто бы избили плетью и грозились повесить на дымовой трубе. Теперь капитан уже призадумался. Он выглянул из окна, определяя правильность курса, и стал спускаться в буфет. Навстречу ему уже спешил кондуктор. Оба остановились недалеко от нас, так что мы услышали их разговор.
— Капитан,— сказал кондуктор,— мы не должны спокойно наблюдать эти безобразия. Эти люди замышляют что-то нехорошее. Отпустите индейца на сушу. Они хотят его повесить. Он вчера задал трепку одному из них. Кроме того, на корабле есть двое белых, я только не знаю, кто именно, которых они намереваются линчевать, поскольку они тоже принимали в этом участие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74