– Так и есть. Они ведь и мою голову жгли, а табачный человек жжет ту штуковину, что держит во рту. Стало быть, здесь они жгут животных.
– Зачем это?
– Не задавай глупых вопросов. – Шустрик снова приблизился к открытой дверце. – Там все еще тепло. Мертвые, но не холодные… Горячие кости, горячие кости! Я суну туда голову. – Он снова встал на задние лапы, заглянул в квадратную пасть железной пещеры и вдруг взволнованно взвизгнул. – Свежий воздух! Овцы, дождь! Чуешь? Я точно тебе говорю!
Замурованная в кирпичную кладку, сквозь стену проходила покатая железная труба, точнее воронка, которая вела прямо в небольшую топку – снаружи, как это делается в оранжереях. В этой топке сжигали не только мусор, вроде использованных бинтов, грязной соломы и прочей подстилки из клеток, но также и трупы морских свинок и других животных, которые были достаточно малы, и от них можно было избавиться таким образом. Во второй половине дня здесь бушевало пламя, пожравшее бренные останки примерно двадцати морских свинок, которые уже не могли принести какую бы то ни было пользу Центру, а также нескольких котят и мангусты. Мальчишке Тому, подручному Тайсона, было велено прийти сюда в пять часов и вычистить топку, однако он, зная, что Тайсон сегодня торопится закончить дела поскорее и едва ли заглянет сюда проверить, как он управился, ограничился тем, что наскоро поворошил золу и не прогоревшие остатки соломы, костей и шерсти, а чистку топки решил отложить до понедельника. Тайсон забыл распорядиться, чтобы он обязательно закрывал дверцу топки и дверцу приемной воронки в блоке 12, а сам Том не из тех, кто по собственной инициативе станет проявлять похвальное рвение, – слишком уж мало в его голове оставалось свободного места: все было занято заботами о судьбе манчестерского футбольного клуба, мечтаниями о товарах фирмы «Ямаха» и фантазиями, где главную роль играла певица Нана Мускури. После того, как Том ушел, пламя в топке еще некоторое время пылало, раздуваемое сильным сквозняком, и наполняло блок 12 легким дымком и запахом сгоревших морских свинок, который исходил из воронки, но затем пламя потухло, и топка постепенно остывала, пока вокруг сгущалась темнота и ветер пролагал себе дорогу сквозь шуршащую и потрескивающую золу.
– Свежий воздух, – повторил Шустрик. – Желтый запах… колючки… пчелы… только слабый… а еще где-то там мокрые рододендроны… рододендроны, Раф!
– Чего?
– Дрок, желтый дрок! Мы можем упасть туда! Можем, можем!
Шустрик сидел с раскрытой пастью, обнажив свои коричневые у десен зубы, зубы переболевшей чумкой собаки. Подпрыгнув, он попытался зацепиться закрай воронки, работая головой и передними лапами, но, зависнув на краешке, все же сорвался и рухнул на цементный пол. Раф молча наблюдал за своим товарищем.
– Горячо? – спросил он.
– Не горячее маминого живота, когда лежишь с ней в корзинке. Не забыл еще? Только вот мне до соска не достать.
– Ты хочешь туда, внутрь?
– Ты что, не понял? Рододендроны! Там, снаружи. Запах проходит сюда, значит, собака пройдет туда.
Раф задумался.
– Запахи проходят в щели, – сказал он. – Как мыши. А собаки нет. А ну как там только щель? Застрянешь и умрешь. И обратно не вылезешь.
– С чего ты это взял, блохастый ты уличный пустобрех? Лучше бы сунул туда голову и нюхнул ветра и простора, широкого, как твоя необъятная задница, нюхнул бы дождя. – Шустрик вновь подпрыгнул к воронке и вновь упал на пол, его мокрая морда стала серой от золы. – Горите, косточки, горите! Как моя головушка… – сказал он и утер нос передней лапой.
Раф, пес куда более крупный, встал на задние лапы, положил передние на край воронки и заглянул в нее. Он постоял так некоторое время, приглядываясь и прислушиваясь. Затем молча подпрыгнул и полез внутрь. Задние лапы оторвались от пола, и пес засучил ими в воздухе, тщетно пытаясь зацепиться за железный край воронки. Дюйм за дюймом он продолжал двигаться вперед, изо всех сил скребя передними лапами, которые уже достали до ровного дна воронки, однако тут он больно зацепился членом за острый порожек дверцы. Тогда Раф повернулся на бок, одновременно подтягиваясь и цепляясь когтями за выступающие петли дверцы. Действуя таким образом, он протискивался все глубже и постепенно исчезал из поля зрения Шустрика, при этом задние лапы Рафа и болтающийся между ними хвост постепенно уходили в воронку и исчезали вслед за своим хозяином.
В отчаянии Шустрик бегал туда-сюда перед открытой дверцей. Он еще несколько раз подпрыгивал к воронке и шлепался на пол, после чего прекратил свои бесплодные попытки и, тяжело дыша, лег.
– Раф! – позвал он. Ответа не последовало.
Шустрик встал и медленно отошел на несколько шагов, словно хотел получше разглядеть, что делается внутри.
– Раф!
Снова никакого ответа, к тому же Шустрик так ничего и не увидел.
– Прыг-скок, сахару кусок! – гавкнул вдруг Шустрик.
Он разбежался и высоко подпрыгнул прямо в отверстие, подобно тому как это делают цирковые собаки, прыгая через обруч. Почувствовав, как больно впился в задние лапы железный край, Шустрик коротко взвизгнул, но, сообразив, что уже большая его половина находится в воронке, он, как и до него Раф, повернулся на бок, а поскольку он был куда меньше Рафа, то без труда протиснулся внутрь целиком. Некоторое время он лежал неподвижно, переводя дух и ожидая, пока не утихнет боль в пораненных задних лапах, затем собрался с силами и принюхался к тому, что делается впереди.
А впереди трубу наглухо перекрывало застрявшее тело Рафа. Оттуда больше не тянуло ветерком, и единственным запахом был исходивший от Рафа запах железной воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22