— А если и нет, кто нам мешает повторить попытку? — Он сделал вид, будто собирается кинуться на нее. Это была всего лишь игра; он знал, что по утрам у нее нет настроения заниматься такими делами. Но от легкого поцелуя он не удержался. — Кто бы мог подумать, что брак, при котором ни жених, ни невеста не видели друг друга до завершения обряда, может принести столько счастья?
— Я-то тебя видела, — поправила она. — Хоть и смутно, через чадру, но все же видела.
— И?.. — начал он, напрашиваясь на комплимент.
— Я же не убежала в ужасе.
Он ткнул ее в ребро. Она взвизгнула и ответила ему тем же. Он боялся щекотки — этой его слабостью беспощадно пользовались отец и братья. Он сгреб Рошнани в охапку, не давая ей совершить еще что-нибудь столь же коварное.
Дальше — больше, и наконец он обнаружил, что ей все-таки могут нравиться утренние забавы. После всего он сказал:
— Я жажду тебя. Вечером снова хочу вызвать тебя сюда.
— Мне бы тоже хотелось. — Она провела кончиком пальца по его груди. — Но мудрее будет вызвать другую.
— Почему? — Он и сам почувствовал, что его недовольная гримаса выражает не столько гнев, сколько обиду; каждый молодой человек грезит иметь в своем распоряжении множество красивых женщин. Но в действительности, как обнаружил Абивард, это оказалось далеко не столь прекрасно, как рисовалось в воображении.
Да, время от времени разнообразие доставляет удовольствие, но всем женам, унаследованным от Годарса, он предпочитал Рошнани.
Когда он открылся ей в этом, она просияла, как зажженная лампа. Но сказала:
— И все же разумнее выбрать на сегодня другую. Если ты будешь все время посылать только за мной, меня возненавидят на женской половине — и тебя тоже.
— Уже до такого дошло? — встревожился Абивард.
— Пока, пожалуй, нет, но по углам и из-за прикрытых дверей я слышала перешептывания, которые заставляют меня опасаться, что до этого недолго осталось, — ответила Рошнани. — Наверное, госпожа твоя мать смогла бы рассказать тебе больше. Но одно могу сказать и я: лучше пожертвовать небольшой частичкой счастья сейчас, чем потом лишиться его совсем.
В ее словах Абивард услышал отзвуки мудрости, которую привык слышать в речах Барзои, и это, по его мнению, означало, что в Рошнани есть задатки самой замечательной главной жены, о которой может только мечтать любой дихган.
— Знаешь, какая ты? — спросил он. Она покачала головой. — Таких, как ты, одна на десять тысяч… Нет, ей-Богу, одна на сто тысяч, — поправил он себя.
За это он заработал поцелуй, но когда попытался добиться большего, Рошнани оттолкнула его:
— Тебе надо поберечь силы для той, которую ты выберешь на вечер.
Он сделал свирепое лицо.
— Уж не имеешь ли ты наглость усомниться в моих мужских достоинствах? — Но поскольку он достаточно хорошо знал пределы своих возможностей в этом отношении, особенно артачиться не стал: Рошнани, скорее всего, совершенно права.
Когда наступил вечер, вместо Рошнани он вызвал Ардини. Та явилась в его опочивальню в шелковой сорочке, столь прозрачной, что он разглядел две крошечные мушки чуть ниже пупка. Это возбудило его, но она вылила на себя столько розовой воды, что от нее несло, как от лавки благовоний. Он чуть было не отправил Ардини назад, на женскую половину, отмываться, но воздержался, решив не ставить ее в унизительное положение. Позже он пожалел об этом: в спальне воняло несколько дней.
Абивард добросовестно вызывал каждую из своих жен по очереди. Пару раз ему пришлось внушить себе, что на самом деле он занимается любовью с Рошнани, хотя он очень постарался, чтобы женщины этого не заметили. Это занятие он воспринимал как часть своих обязанностей, и развитое чувство долга помогло ему оделить любовными ласками всех. Он подозревал, что Годарса такая ситуация сильно позабавила бы.
Однако же, исполнив свой долг, он вновь стал проводить большую часть ночей с Рошнани, а когда распоряжался привести ему кого-нибудь из других жен, то делалось это преимущественно по ее настоянию. Он знал, что некоторые главные жены, почувствовав такое благоволение мужа, очень бы возгордились. Но Рошнани изо всех сил старалась вести себя так, будто она лишь одна из многих. От этого Абивард еще больше предпочитал ее другим.
Как-то утром после одинокой ночи — вчера он пил вино с Фрадой и другими сводными братьями постарше и добрался до постели настолько пьяный, что женщины его не интересовали, — он проснулся с дикой головной болью и даже не захотел вставать. Лежа на животе, он протянул руку вниз и принялся нащупывать сандалии.
Однако преуспел лишь в том, что затолкал их еще глубже под кровать, где уже не мог до них дотянуться.
— Если я вызову слугу достать мне обувь из-под кровати, все узнают, в каком я состоянии, — сказал он вслух. Даже слышать собственный голос было больно.
Он встал с кровати — точнее, вывалился из нее — и вытащил сначала одну сандалию, а затем и другую.
Излучая теплое сияние добродетели, почти заглушившее лютое похмелье, он уже готов был сунуть ноги вызволенную обувь, но тут его мутный взор упал на нечто, извлеченное из-под кровати вместе с сандалиями и никогда прежде, насколько он помнил, им там не виденное — хотя нельзя сказать, что он склонен был проводить много времени, разглядывая, что у него под кроватью. Это была небольшая темно-серая прямоугольная табличка.
Не сильно задумываясь над своими действиями, Абивард протянул руку и схватил табличку. Он вытащил ее и принялся разглядывать. Брови его поползли вверх от удивления. Она была тяжелее, чем он предполагал. «Должно быть, свинцовая», — подумал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149