Знай, что я пишу это на развалинах Гарсавры, ибо этот город был очищен от греховного материализма воинами, верными владыке благому и премудрому. Знай также, что все города западных провинций ждет подобное наказание, которое солдаты Фоса смогут привести в исполнение в любое удобное для них время.
И знай также, так называемый правитель, чье место во льду, что твой продажный и раздувшийся от золота режим отныне и навсегда изгнан из западных земель.
И если ты сохранил еще хоть частичку своей незаконной и тиранической власти, отступи немедленно за Бычий Брод, оставив эти земли тем, кто станет владеть ими в торжестве, мире и набожности. Покайся в своем богатстве и прочих грехах, пока тебя не настигло окончательное осуждение Фоса. Отбрось свою жадность и уступи светлому пути. Остаюсь твой в Фосе. Прощай».
Крисп медленно и с наслаждением смял пергамент, Затем повернулся к фанасиоту-посыльному и сказал:
– Мой ответ будет коротким: нет. Запомни его и скажи спасибо, что тебе сохранили жизнь.
– Я не боюсь смерти – она освобождает нас от Скотоса, – вспыхнул посыльный. – А ты навлекаешь гибель на самого себя.
Он натянул поводья, вонзил пятки в бока лошади и поскакал прочь, распевая гимн.
– Чего хотел от вас этот сын шлюхи? – спросил Саркис. Когда Крисп пересказал ему суть послания, мясистое лицо генерала побагровело:
– Клянусь благим богом, неужели этот хвастливый идиот настолько туп, что издевается над более сильным противником, тем более сейчас, когда нам до Эчмиадзина ближе, чем ему.
– Быть может, мы и ближе, – холодно заметил Крисп. – Но ты сам все время повторял, что Ливаний не дурак. И, уничтожив Гарсавру, он наверняка отошел от города. А я не хочу преследовать его до самого Эчмиадзина; я хочу заставить его принять сражение за пределами его стен.
– И как вы предлагаете это сделать? – спросил Саркис. – Проклятые фанасиоты перемещаются быстрее нас; они даже не обременены награбленным, потому что сжигают добро, а не таскают его за собой.
– Знаю. – Нахмуренный взгляд Криспа был черен, как зимняя полночь. Однако полагаю, что ты был прав: мы обязаны попытаться. Ливаний не может всегда оказываться умнее нас – по крайней мере, я на это надеюсь. И если мы пустим армию по обдуманному маршруту, то, возможно, сойдемся с ним лицом к лицу на плато. Во всяком случае, есть смысл попытаться.
– Да, – энергично кивнул Саркис. – Наши кавалеристы в Тавасе сумеют продержаться против любых сил, которые есть в тех местах у фанасиотов… а теперь мы знаем и то, где рыщут их основные силы.
– Да, знаем. Только знание это досталось нам слишком дорогой ценой.
Крисп наклонился и сплюнул на землю, словно совершая ритуальное отвергание Скотоса, и начал отдавать приказы, меняющие маршрут армии от побережья к центральному плато. Но изменение маршрута было самой легкой частью задачи.
Гораздо сложнее окажется обеспечение армии едой и фуражом на новом, незапланированном пути.
Суматоха перемен закрутила его настолько, что он забыл послать Эврипу ответ.
Фостий направил рыбацкую лодку к маленькому причалу, откуда отец обычно отплывал на рыбалку. Он выбросил на доски причальный конец, вылез на причал и привязал лодку.
Он помогал выбраться из лодки Оливрии, когда дворцовый слуга открыл калитку в стене, отгораживающей дворец от моря, и возмущенно воскликнул:
– Ты за кого себя принимаешь, парень? Этот причал не для кого угодно, а для самого Автократора, благослови его Фос, так что отведи свою вонючую лодчонку в другое место.
– Ничего страшного, Соран, – ответил Фостий. – Думаю, отец возражать не станет.
Ему даже в голову не приходило, что Соран может его не узнать – грязного, лохматого, в дешевой и драной длинной тунике, да еще загорелого. Кстати говоря, он и под туникой загорел кое в каких интимных местах, потому что занимался с Оливрией любовью прямо под яркими лучами дневного солнца. Она тоже загорела, а местами и обгорела, так что по пути в столицу они делили пополам и страдания, и рыбу.
– Ах, твой отец возражать не станет, вот как? – возмутился слуга, уперев руки в бока. – А не соизволишь ли назвать его имя? Ты свое-то имя не забыл?
У Фостия появились аналогичные сомнения, но он не стал их высказывать.
– Меня зовут Фостий, а мой отец – Крисп, Автократор видессиан. А я, как ты поймешь, если внимательнее присмотришься, сбежал от фанасиотов.
Соран, у которого уже имелся наготове новый резкий ответ, сделал паузу и пристально вгляделся в лицо Фостия. Слуга был слишком смугл, чтобы побледнеть, но челюсть его отвисла, глаза расширились, а правая рука словно сама по себе очертила на груди солнечный круг. Он простерся ниц, бормоча:
– Ваше младшее величество, вы сами… то есть это вы и есть! Прошу, умоляю – тысяча извинений! Хвала Фосу, что он подарил вам безопасное возвращение домой и вновь благословил свободой.
Оливрия, стоящая рядом с Фостием, хихикнула. Фостий укоризненно покачал головой и сказал слуге:
– Вставай, вставай. Я прощаю тебя. А теперь скажи мне немедленно, что происходит, почему я видел в небе так много дыма, когда переплывал Бычий Брод?
– Еретики снова взбунтовались, ваше величество, и пытаются сжечь весь город, – ответил Соран, поднявшись.
– Именно этого я и опасался. Тогда отведи меня немедленно к отцу.
На лице Сорана появилась маска преувеличенного сожаления, которую разумный слуга надевает всякий раз, когда вынужден говорить «нет» члену императорской семьи:
– Не могу, ваше младшее величество. Император покинул столицу, чтобы воевать с фанасиотами.
– Ну да, конечно же, – отозвался Фостий, досадуя на собственную тупость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153