– Ох, Господи. Я уж и молебен Спиридону Тримифунскому заказала. Он ведь что хочешь повернет, ежели помолиться с душой... – мать заплакала. – Чувствую, не послушаешь ты меня, все равно пойдешь.
– Пойду...
Мать взяла себя в руки, утерла глаза платком.
– Ну что же, видно я не смогу тебя отговорить. Иди, коль решил. И храни тебя Господь.
Мать перекрестила сына и поцеловала в лоб. Николай поцеловал мать и вышел из дома. Чувство того, что происходящее играет большую роль в его судьбе, становилось все сильнее.
На улицах Москвы было темно. Весна переползла в конец марта и, хотя оттепели только начались, под ногами уже хлюпала вода. Дом Лукавского стоял в некотором отдалении от мостовой. Его окружал высокий забор с массивными воротами. Окна первого этажа были забраны чугунными решетками. Перед подъездом раскинулась клумба, которая сейчас была покрыта толстым слоем снега, но летом славилась одними из лучших цветов в городе.
На звонок дверь открыл лакей. Одет он был, как и положено лакею, в ливрею, на голове у него красовался напудренный парик.
– Добрый вечер. Что Вам угодно? – осведомился лакей.
– У меня срочное дело к господину Лукавскому, – ответил Николай.
– Как о Вас доложить?
– Мое имя ничего не скажет господину Лукавскому. Доложите лишь, что я настаиваю. Наша встреча в его же интересах.
Гостя пустили за дверь и предложили обождать. В холле с большими зеркалами журчал маленький фонтанчик. В дальнем углу стоял стол с двумя массивными кожаными креслами, рядом – большой кожаный диван. Ждать гостю пришлось недолго. Лакей сказал, что его ожидают, и проводил к хозяину.
Лукавский, одетый в пестрый восточный халат, встретил гостя в своем кабинете, стоя возле камина с сигарой в руках. Он осмотрел незваного гостя, судя по выправке, морского офицера, и знаком приказал лакею удалиться. Что тот с поклоном не преминул сделать.
– Слушаю Вас, молодой человек, – начал разговор хозяин дома. – Мне доложили, что у Вас ко мне дело.
Николай, постояв несколько секунд в нерешительности, проглотил ком в горле и с небольшой дрожью, скорее от волнения, нежели от испуга, заговорил о цели своего позднего визита.
– Милостивый государь, – начал он. – Я пришел к Вам в столь поздний час, чтобы забрать то, что по праву Вам не принадлежит. Тем более что Вы уже сами поняли, что это так. И если Вы не соблаговолите прислушаться к голосу разума...
Николай большими шагами направился к столу, на ходу перекладывая перчатки в левую руку, а правой доставая из-под овчинного полушубка револьвер.
– Здесь два патрона. Один для Вас, другой для меня, – револьвер лег на стол, гулко стукнув о деревянную крышку. – Мне терять нечего. Выбор за Вами. Встретить Вам утром солнце или стать еще одним экспонатом Вашей дьявольской коллекции.
Меценат смотрел на револьвер таким же устало равнодушным взглядом, каким встретил позднего гостя. Через несколько секунд он перевел взгляд обратно на молодого человека и, опустившись в кресло у камина, закурил сигару. Николай был внешне и внутренне спокоен. Он был готов к любому варианту ответа.
– Мне шестьдесят лет, – спокойно проговорил меценат. – За свою жизнь я участвовал во многих рискованных мероприятиях. Я вижу, что вы не шутите, но мне абсолютно плевать на Ваши угрозы. Однако, прежде чем сказать Вам «убирайтесь вон», только из любопытства я задам один вопрос. О чем именно Вы говорили?
Николай смотрел в спокойные глаза пожилого человека. Он понял, что испугать его не получится.
– Ваше последнее приобретение для чертовой коллекции.
Лукавский опустил глаза на левый рукав халата, затем медленно поднял их на гостя. От этого взгляда по спине Николая побежали мурашки.
– Почему Вас интересует именно это? – с металлической интонацией спросил меценат.
– Я его внук.
В кабинете повисло тяжелое молчание, которое, как показалось Николаю, длилось целую вечность. В этой гнетущей тишине было слышно лишь как утробно стучат большие напольные часы и потрескивают свечи.
– Да. Вы правы. Я почти сразу понял, что совершил ошибку. Большую ошибку. В первую же ночь умерла моя собака. Она провыла всю ночь, как по близкому покойнику, а к утру умерла. Врач сказал, что у нее разорвалось сердце. Через сутки не стало моего кузена Анатоля. Он удавился в той комнате, где после Обряда ненадолго остался череп Вашего дедушки. А потом... много чего еще было потом. – Меценат замолчал, словно обдумывая какое-то решение. Наконец он произнес, – И знаете, сударь, я, пожалуй, отдам Вам то, что Вы просите. Вопреки желанию тех, кто замешан в этой истории.
– Вы сказали «обряда»? – спросил Николай.
– Культ «Двенадцати Голов». Девять лет назад я был в Индии. У одного из туземных племен есть поверье – разум после смерти не покидает тело дольше, чем душа. Для достижения изначальной цели могут быть использованы только «вместилища разума» с весьма определенными характеристиками. Бывший обладатель черепа должен быть наделен недюжинным талантом в любой сфере, требующей приложения ума, и почти магнетической духовностью. После прохождения через Обряд Посвящения черепа становятся обладателями некой Незримой Силы... Это трудно объяснить.
– Кто эти люди, что были с Вами, когда всю эту чертовщину увидел кучер Вяземского?..
– Незачем Вам это знать! – резко оборвал его меценат. – Я отдам то, что Вы просите. Но Вы уверены, что справитесь с той ответственностью, что берете на себя? Я это спрашиваю, потому что знаю, о чем говорю. Как Вы намерены поступить, с тем, что получите у меня?
– Отвезу в Италию. Дедушка говорил, что Италия его вторая родина. Там его захоронят по христианскому обычаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74