Вот кто лопатой деньги загребает! Точно рой пчел, облепляли люди его карусель. А ведь весь его участок был не больше восьми моргенов!
Яскульский тоже пришел посмотреть на Гершуна. Он хохотал до колик. В конце концов у него начался приступ кашля. Он высунул язык, лицо его стало багровым; страшно смотреть: ведь этак человека и удар хватить может.
— Гершун вернулся! Твой Стефан в городе! — говорили матушке Гершун соседки. — Ты пойди посмотри на него. Ах, боже мой! Посмотри, какой на нем костюм, каждая клетка в ладонь! Карусель вся из серебра, электрическая шарманка заливается как сумасшедшая, и посредине стоит Стефан. А за кассой сидит какая-то черненькая вертлявая барышня, видно, Стефанова краля.
Но тетка Гершун сидела с бледным лицом и даже глаз не поднимала. Она всё еще злилась и упорствовала: не могла простить Гершуну, что он ушел только потому, что она единственный раз поколотила его кнутовищем, единственный раз за все пятнадцать лет, что они прожили вместе.
— Слышишь, как он играет? — говорили женщины. — Это он! Слышишь: «Пупсик, глаз моих отрада».
Три дня подряд слушала матушка Гершун «Пупсика», — дольше это никто не мог бы вынести. И она наконец отправилась к карусели в сопровождении обеих женщин. Это были те самые соседки (одна с зобом, другая седая и тощая, как кочерыжка), которые когда-то так разозлили матушку Гершун своим смехом. И в самом деле: это был он, ее Стефан!
— Стефан, Стефан! — крикнула она.
Еще немного, и она угодила бы под крутящуюся карусель.
Электрическая шарманка играла так быстро, что чуть не захлебывалась. Но Гершун не обращал на свою старуху никакого внимания. «Пупсик, глаз моих отрада!» — орала труба.
— Стефан, Стефан!
Но Стефан пролетел мимо, и труба хохочет уже на другой стороне: «Даром мне других не надо!»
— Стефан, Стефан! — и опять матушка Гершун ринулась к карусели.
— «Пупсик!..» — и Стефан уже промчался мимо. Матушка Гершун совсем пала духом, соседки отвели ее домой. Затем они пустились обратно, в роли посредниц. Ведь это не годится, чтобы он так позорил свою жену! Однако добраться до Гершуна было не так-то просто. Электрическая шарманка наводила на женщин страх. Это было настоящее чудище. Но все-таки соседкам удалось смягчить Гершуна. Он был не злой человек. Он великодушно согласился выпить у жены чашку кофе, но только при условии, чтобы ему было разрешено привести свою кассиршу. Тетка Гершун передала ему, что он может спокойно привести с собой эту даму.
И вот Гершун явился в своем костюме в крупную клетку и с этой вертлявой барышней. Тетушка Гершун наготовила пирогов. Она плакала, разливая кофе, и говорила черномазой кассирше:
— Кушайте, прошу вас, сударыня, кушайте, пожалуйста!
Гершун говорил очень мало. Затем он щелкнул крышкой золотых часов и сказал, что им пора идти на ярмарку. Так произошло примирение между Гершуном и его старухой. Но дальше Гершун не шел. Пока адвокат добьется, чтобы суд рассмотрел требования матушки Гершун, сам Гершун будет уже далеко отсюда. Он ведь ездит со своей каруселью с ярмарки на ярмарку. Извольте-ка его поймать! Гершун раз навсегда поклялся ничего не платить жене.
— Меня побили кнутовищем, и мне же платить?! Где тут справедливость?
Нет, этого кнутовища он никогда не забудет. Скажите пожалуйста! За пятнадцать лет один-единственный раз он напился, один-единственный раз! А ведь он купил у Яна из Комбеза эту кобылу, что останавливалась перед каждым трактиром. Но хоть Гершун и хвастался почем зря, не все в его жизни было так уж гладко и хорошо.
Через несколько дней все заметили вдруг, что у Гершуна на лбу огромный кровавый шрам. Это он свалился с карусели. Дело в том, что карусель была с секретом. В электрической шарманке была маленькая полка, и на полке Гершун держал бутылку коньяку. Исполнив «Пупсика», он обычно испытывал усталость и делал глоток из бутылки. И так шло с четырех часов дня до полуночи. Пока он был трезв, он стоял между вздыбившимися конями всегда на одном и том же месте, но, как только начинал пьянеть, выходил на самый край карусели, и чем больше он пил, тем смелее становился. Он стоял, выставив носок сапога за край мчащегося диска, и трубил своего «Пупсика» на удивление народу. Порой случалось, что он вдруг терял равновесие и срывался с карусели. У него уже был некоторый опыт, как нужно падать, но вечно это ему не будет проходить даром. Стефан, Стефан, берегись, когда-нибудь мчащийся диск раздробит тебе череп!
Да, вот что сталось с Гершуном, он теперь совсем барином заделался. Каждый вечер он бывал в «Парадизе», разглагольствовал там, но никого не угощал. И с девицами больше не заигрывал. Из прежних девиц здесь осталась только черненькая француженка. Она надеялась получить от Гершуна, как и в прошлый раз, полтораста крон — mon dieu, mon dieuСсылка17, но из этого ничего не вышло, так как вертлявая кассирша сидела рядом с Гершуном и он не смел даже взглянуть на француженку.
XV
В северной части города горела одна из скважин. В Анатоле это давно уже никого не трогало. Каждые две недели где-нибудь загоралась нефть. Неприятно было только то, что ветер относил весь зловонный чад в город. Все улицы заволок густой туман, в котором ничего не было видно; люди задыхались. Это горела скважина номер тридцать два «Национальной нефти», самая доходная из всех скважин компании, проработавшая всего какую-нибудь неделю. Она была глубиной в тысячу двести метров, и бурение ее стоило огромных денег. Нефть горела широким и мощным пламенем. Казалось, целая часть города объята огнем. «Национальной нефти» не везло: скважина номер тридцать два еще, быть может, спасла бы компанию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142