Во всяком случае, теперь он надолго воздержится от всяких расспросов, и это очень хорошо! Жак быстро подписал расписку для Рауля и бросил мерзкую желтую папку со всем ее содержимым в мусорную корзинку.
— Прощайте, двадцать тысяч, вас уже не вернешь!
Затем он сел писать длинное письмо фирме «Альвенслебен и К"» в Берлин. Это была обещанная в телеграмме подробная докладная записка о его деятельности за последние три недели. Да, Жак сам удивлялся тому, что, прокутив три недели в Париже, ухитрился все же переделать столько дел в Анатоле. Он начал геологические изыскания, произвел обмер некоторых участков и в то же время завязал отношения с рядом лиц, пользующихся влиянием в министерствах, и в том числе с одним из самых видных граждан Анатоля — с бароном Янко Стирбеем (тут Жак громко рассмеялся). Его отец — министр в отставке, брат, барон Борис Стирбей, в настоящее время состоит коммерческим атташе при посольстве в Лондоне. И, разумеется, — это важнее всего, — он каждый день вел переговоры с довольно упрямым владельцем известной усадьбы, господином Маниу. К сожалению, судьба совершенно неожиданно спутала все его карты. Переговоры уже значительно продвинулись, но были прерваны внезапной смертью Маниу, погибшего от несчастного случая. Смотри приложение: вырезку из газеты «Вестник Анатоля». (С этими берлинскими деловыми людьми осторожность никогда не помешает, они ведь никому и ни в чем не верят.)
К письму, конечно, был приложен также и отчет о той сумме, которую господа Альвенслебены выдали Жаку в виде аванса на расходы. Когда он сложил все отдельные статьи, они точнехонько покрыли аванс: у него нет больше ни одной кроны, а для того чтобы продолжать работу, ему срочно нужны деньги. Смерть Маниу, конечно, несколько осложнила дело, но он все-таки надеется найти пути и средства, чтобы как можно скорее возобновить переговоры с наследниками. Вероятно, ему придется съездить в Варшаву или в Бухарест. Нельзя терять ни одного дня! Денег!
Жак нашел, что докладная записка написана превосходно. Он прочитал ее дважды и затем, довольный собой, улегся в постель.
Но не странно ли, что смерть этого полубезумного Маниу не выходит из головы у столь жизнерадостного молодого человека, как Жак Грегор, и так сильно занимает его, что он думает об этом даже во сне? Не Соня приснилась ему и не «загадочный город Симбабве» между Замбези и Лимпопо, — ему приснился этот старый, циничный и никому не нужный человек. Так же, как в то утро наяву, Жак и во сне пришел к усадьбе Маниу. Но она была освещена не солнцем, а каким-то призрачным зеленым светом, разлитым по всему опустевшему двору. Такой свет Жаку случалось видеть в Анатоле перед сильными песчаными бурями, налетавшими иной раз на город. По земле кружились осыпавшиеся листья и сломанные ветки, а ворота стучали на петлях.
— Маниу! — крикнул Жак. — Где вы, Маниу? — Он оглянулся кругом, и ему стало жутко от этого зеленоватого, призрачного света.
— Я здесь, — ответил наконец откуда-то голос Маниу.
— Где?
— Здесь, здесь, под землей. — И Жак подошел к колодцу, из которого торчала лестница.
— Вы там, внизу? — крикнул он в колодец.
— Да, я здесь, внизу, — ответил Маниу и захохотал. От его смеха колодец загудел, упругие звуковые волны отдавались в ушах Жака как удары.
— А на какой вы глубине, Маниу?
— На глубине восьмидесяти метров, и она тут есть! Вы были правы.
Жак так испугался, что сердце у него заколотилось. Он поспешно обернулся, чтобы посмотреть, не слышал ли кто слов Маниу. Нет, к счастью поблизости никого не было, ни одной души. Только сломанные ветки и листья кружились по пустому двору.
Но пережитый Жаком страх был так силен, что он наполовину проснулся. Он был бы не прочь досмотреть сон до конца, чтобы узнать, что Маниу делал в колодце, но в эту минуту очнулся совсем.
Рядом за стеной он услыхал шепот, и ему показалось, что это тот же голос, который он слышал прошлую ночь. Он прислушался. И вдруг ему почудилось, что он расслышал слова. Голос шептал: «Янко, Янко, что ты делаешь!» Янко? Что нужно Янко в гостинице? Но все снова стало тихо, больше за стеной не было слышно ни звука. Сияла луна, трещали кузнечики, господин Роткель, глава фирмы «Роткель и Винер» кашлял так, что слышно было через всю площадь, а по площади гуляло эхо. С тех пор как Жак себя помнит, Роткель страдает хроническим бронхитом. А вот где-то заскреблась мышь. Словно кто-то долбит стамеской толстую, неподатливую балку. «Хорошие зубки у этих мышек», — подумал Жак. До рассвета было еще долго, и у Жака не было ни малейшего желания вставать. Он снова погрузился в сон.
XIII
Рано утром Жак сидел в пижаме за столом и переписывал начисто свою докладную записку господам Альвенслебенам. Переписывал тщательно, — ведь известно, какие педанты все эти немцы. С ними держи ухо востро, на каждой запятой можно споткнуться и сломать себе шею. Будем надеяться, что с обратной почтой они пришлют денег. Жак был на мели. Феликс тоже ничего не мог ему дать. Он жил на двести крон в месяц: приходилось приносить жертвы науке. За перестройку библиотеки ему пять лет придется выплачивать долг. У Рауля деньги есть, но его «пичужка» смотрит за ними в оба. А госпожа Ипсиланти и прочие скупердяи упрямо сидят на своих тысячах и все высиживают и высиживают свои три процента. Ну и публика!
Когда Жак спустился в вестибюль, солнце уже заливало его своими лучами. Было, должно быть, около полудня. Ксавер, старший лакей, стоял у входа и с кислой миной на лице ковырял в ушах маленькой костяной ложечкой. Весь он был похож на заржавленный, слегка погнувшийся гвоздь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142