Я тебе правду говорил.
— О да, красавец! Я влюблюсь в него! — нежным, мелодичным голосом прошептала Роза.
Она взяла Жака за руку и сделала такое движение, точно собиралась ее поцеловать.
— Когда вы входили в комнату, я сразу заметил, как вы ходите, — словно в танце, — сказал Жак с самой обольстительной своей улыбкой. — Я убежден, что вы добьетесь своего.
Роза покраснела:
— Да, вы думаете? О, я должна этого добиться! Я больше не могу выносить эту жизнь, я не вынесу ее. Здесь я погибну.
Жак распрощался — ему нужно еще поработать.
«Ну, не такой уж Янко пропащий человек!» — подумал он, выходя на окутанную ночным мраком улицу, и на его лице появилась лукавая улыбка.
XVIII
Жак написал несколько строк Франциске Маниу по адресу «"Турецкий двор», здесь». Он выразил ей соболезнование и посетовал на то, что ему не удалось познакомиться с дочерью своего искренне уважаемого друга. Он надеется, однако… Но письмо вернулось в отель, и Ксавер положил его на доску для писем.
Альвенслебены ответили на докладную записку Жака. В общем, в Берлине, по-видимому, довольны его деятельностью, и ему удалось — это самое важное — всучить им свой счет, за исключением нескольких статей расхода, по которым его просят представить оправдательные документы, после чего ему пришлют аванс на дальнейшие расходы. Оправдательные документы? Вот и связывайся с финансистами. Ну что ж, они получат эти оправдательные документы…
Только глупцы работают до переутомления — таков был девиз Жака. Но когда было нужно, он мог некоторое время трудиться как вол, не давая себе спуску.
Теперь он ежедневно разъезжал по окрестностям. Каждое утро, в шесть часов, к подъезду «Траяна» подкатывала пролетка Гершуна. Жак ездил в Комбез. Он изучал местность вокруг станции, что-то зарисовывал, делал заметки. По дороге Гершун должен был останавливаться раз десять. Жак взбирался на холмы и скалы и делал наброски цветными карандашами. Он собирал образцы пород, отбивая их маленьким молоточком, а Гершун в это время терпеливо сидел на козлах. И если всё это тянулось слишком долго, он попросту засыпал. Они ездили в Станцу, — три дня туда, три дня обратно. Дорога, хотя и несколько песчаная, была очень сносной: по ней свободно можно было ездить на автомобиле.
— Заводи-ка себе автомобиль, — говорил Жак Гершуну. — За пять часов ты можешь спокойно доехать до Станцы и забрать оттуда товары.
Да, Гершун хорошо знает эту дорогу. Он уже десятки раз проехал по ней в течение своей жизни. На этот путь ему нужно три-четыре дня, он встречает знакомых, болтает с ними и вовсе не стремится к тому, чтобы добраться до места непременно за пять часов.
Жак внимательно исследовал местность вокруг гавани. Глубины, длина причалов, — его интересовало всё. Он осмотрел даже полусгнившие амбары на берегу. Здесь пахло рыбой и жиром, который вытапливали из дельфинов.
Жак передал привет от Янко госпоже Габриэле Гилкас — «Юноне, чье тело даже в самую большую жару оставалось прохладным». Какая радость, подумайте! Она немедленно предложила Жаку свою гостиную, но Жак поблагодарил. У него не было никакого желания. Эта госпожа Гилкас, несмотря на свою молодость, весила по крайней мере сто килограммов. Муж Габриэлы, господин Гилкас, говорил о Янко с неприязнью. Неудивительно: когда Габриэла ворочается в кровати, треск слышится, наверно, по всему дому!
Когда Жак возвращался, Корошек каждый раз с любопытством выбегал из подъезда. Он много дал бы за то, чтобы заглянуть в желтую тетрадь с набросками, которую возил с собой Жак. А что это за камни, — они так брякают у него в мешочке? Руда? Молодой господин Грегор всё больше становился для него загадкой. «Геологические изыскания»! Ну, Корошек не так глуп, его не проведешь!
Измученный жарой и усталый, Жак обычно несколько минут беседовал с Корошеком в прохладном вестибюле.
— А что, в горах тоже был песчаный вихрь? Здесь в городе он бушевал целый час. Правда, Ксавер? Сегодня ночью лесоторговец Яскульский избил спьяну ночного сторожа. Это удовольствие стоило ему сто крон. Ютка Фигдор, дочь зубного врача, была застигнута в очень рискованной позе с фабрикантом розового масла Савошем. Ну, не будем об этом больше говорить! Савошу, хочет он или нет, придется жениться. Приятного мало. А наследство Франциски Маниу составляет — теперь это уже точно известно — восемьдесят тысяч крон.
Даже у стен нотариальной конторы в Анатоле есть уши.
Жак идет к себе в комнату, намереваясь немедленно лечь спать. «Восемьдесят тысяч крон, — думает он. — Не очень много, но с ними можно было бы кое-что начать». Его усталости как не бывало.
Вечером Жак обрабатывал свою дневную добычу. Его память была непогрешима. Он прекрасно помнил все места, где он нашел тот или иной осколок. Когда Янко увидел сделанные им кроки окрестностей Станцы, он от удивления раскрыл рот.
— И ты утверждаешь, что пробыл в Станце только три дня? Янко пробыл там два месяца, но он изучал другие ландшафты!
— Твоя Габриэла стала ужасно толста. Просто великанша какая-то!
— Да, женщины здесь быстро расползаются. Такой уж у нас климат.
— А господин Гилкас, очевидно, кое-что заметил, Янко!
Янко рассмеялся.
— О, Габриэла не очень-то стеснялась. Она громко кричала: «Пусть себе стонет, старый черт!», — он часто стонал в комнате рядом, точно душа грешника в аду. Негодяй! Жениться на молоденькой девушке семнадцати лет, а самому уже пятьдесят! Так ты отверг ее гостеприимство? Как глупо!
— Семьдесят килограммов — это для меня предел.
— Ты сделался эстетом, — вздохнул Янко. — Европа тебя испортила!
— А ты действительно утверждаешь, что Габриэла не потеет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142