– А сколько вам нужно? Сотню, тысячу? Я могу превратиться в отряд девочек-скаутов, общим весом в две тонны. Или в стаю саранчи. Но это чертовски трудное дело, ведь нужно будет как-то удерживать их всех в одной куче.
– Значит, вы те люди, которые жили на Земле в течение девяти тысяч лет… – начал Макс.
– Скажите лучше, сто пятьдесят тысяч; и мы не люди. Как правило, мы даже не похожи на людей. Несколько столетий я был скульптурой Родена в музее. Потом никто не мог понять, как ворам удалось протащить меня в дверь. – Джон Уэйн раскололся пополам и превратился в двух одетых в форменные куртки смотрителей музея миниатюрную молодую женщину и толстого старика. – Когда я делаю нечто подобное, – в унисон заговорили они, – я фактически являюсь «групповым сознанием», наподобие того, каким стремятся стать тельциане и Человек. Это может быть полезно, но может и сбить с толку. – Две фигуры вдруг рассыпались в кучу тараканов, которые тут же кинулись в разные стороны. К ним устремились два робота Микки-Мауса, и тараканы поспешно слились в Джона Уэйна, а тот пинком закинул одного из маленьких уборщиков на крышу «Молли Мэлон».
– Как вы это делаете? – спросил я.
– Просто вопрос практики. Координация глаза и движений ноги.
– Нет, я говорю о ваших превращениях в то и другое. Вы же не можете взять молекулы металла и превратить их в органическое вещество.
– Полагаю, что и вы это можете, – ответил он. – Лично я делаю это постоянно.
– Я хочу сказать, что это противоречит физическим законам.
– Ни в коей мере. Эта ваша версия физики противоречит действительности.
Я начал отчетливо понимать, что чувствовала и думала Алиса, попавшая в страну чудес. Возможно, Льюис Кэрролл был одним из них?
– Позвольте мне подойти к вопросу с другой стороны, – продолжал наш собеседник. – Как вы превращаете продовольствие в свою плоть? Поедая его, не так ли?
Я на секунду задумался.
– В организме поступающее продовольствие разлагается на более простые компоненты. Аминокислоты, жиры, углеводы. Те компоненты, которые не сгорают, образуя энергию, могут превращаться в плоть.
– Это вы так считаете, – сказал он. – Несколько тысяч лет назад у меня неподалеку отсюда жил друг, который утверждал, что вы с едой принимаете в себя часть души съеденного животного или растения, которая становится частью вашей собственной души. И этим объяснял все болезни.
– Очень поэтично, – отозвался я, – но далеко от истины.
– Точно так же, как и ваши мнения. У вас просто различные представления о том, что такое поэзия и что такое истина.
– Ладно. Так расскажите мне, как вы это делаете.
– Я не имею об этом ни малейшего представления. Я появился на свет с этим умением, точно так же, как вы рождаетесь со способностью к обмену веществ. Мой друг Тимукуан тоже был способен к обмену веществ в организме, хотя и описывал его по-другому.
– И вы за девять тысяч лет не попытались выяснить, как работает ваш организм?
– Не всем же быть естествоиспытателями. – Он превратился из Джона Уэйна в отдаленное подобие человека, облик которого я смутно помнил со школьных времен: скульптора, прославившегося памятниками в полный рост. Правда, у этого было четыре и шесть пальцев на руках и термочувствительный глаз посреди лба. – Можно сказать, что я историк.
– Вы жили рядом с людьми, начиная с доисторических времен, – сказала Мэригей, – и никто из них так ничего и не заподозрил?
– Мы не ведем подробных записей, – ответил он, – но думаю, что на первых порах мы жили в своем естественном состоянии и сосуществовали с вами. Ну а где-то позже, видимо, когда у вас появился язык и стало складываться общество, мы начали скрываться от вас.
– И стали мифическими существами, – констатировала Диана.
– Да; я могу изобразить прекрасного вервольфа, – ответил он. – И, думаю, что нас иногда принимали за ангелов и богов. Время от времени я надолго принимал человеческий облик, проживал в нем целую жизнь, старея, как положено. Но это было весьма неприятно и скучно.
– Вы были также Человеком, – спросил шериф, – и входили в Дерево?
– Это не так сложно, как вы могли бы подумать. Я обладаю большими способностями к управлению своей нервной организацией. Дерево не может отличить меня от человеческого существа – а вы, парни, являетесь человеческими существами, с дырками и кучей странных мыслей в черепушках. Он снова превратился в Уэйна и сказал, подчеркнуто, по-актерски гнусаво, растягивая слова. – Банда поганых коммуняк, ежели хочете знать, чо я об этом скажу.
– Так это вы сделали? – Шериф и Омни изобразили посреди нашей группки нечто вроде живой картины: двое очень крупных мужчин, стоявших лицом к лицу; у каждого на поясе висел пистолет в кобуре. – Вы заставили их исчезнуть?
Джон Уэйн не схватился за кобуру, думаю, что он вообще не заметил вызова, прозвучавшего в словах шерифа. Он лишь печально покачал головой.
– Я не знаю, что случилось. Я находился в кабине лифта вместе с двумя людьми, двумя Человеками, и они вдруг исчезли. Послышался лишь негромкий хлопок, и их одежды упали на пол. Двери лифта открылись, я выкатился наружу – я был в виде робота, развозящего еду, – и увидел, что в большом помещении нет никого, лишь одежда валяется на полу. Начался страшный беспорядок, тысячи столкновений транспорта. В окно влетел неуправляемый флотер. Я принял форму человека и сбежал по лестнице в подвал, переждать, пока все успокоится.
– А где вы находились, когда это случилось? – спросил я.
– В титусвилльском секторе. Это часть Управления космодрома. Мы проезжали мимо него по пути сюда. – Он принял форму большой статуи Альберта Эйнштейна и уселся прямо в пыли, скрестив ноги, так что наши глаза оказались на одном уровне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79