Конечно, я не стал говорить «если» в присутствии Элиота и Тани. При них – только «когда». Ну так вот, Элиот с позиции своей непогрешимой мудрости заявил, что мне вообще никакой персонал не нужен. Когда мы услышим Ново-Йорк, сигнал будет распознаваться автоматически, и пройдет не меньше недели, прежде чем наладится двусторонняя связь. Уйма времени, чтобы отозвать моих служащих оттуда, куда они «временно приписаны». Вполне логично, по крайней мере, с точки зрения Элиота.
– Но ты не думаешь, что эти назначения будут временными.
– Точнее – или даже хуже, они будут выборочно временными. Предположим, пройдет пара лет. Я смогу заполучить назад только тех, кто не сумеет продвинуться на новой должности. Самые талантливые прекрасно справятся с новой работой и не захотят возвращаться ко мне и начинать карьеру с нуля.
Он все больше оживлялся, припоминая перепалку с Элиотом.
– Проклятье, мы же не сидим сложа руки! Мы должны определить стратегию при любом повороте дел! Что, если Ново-Йорк свяжется с кораблем только для того, чтобы прихлопнуть нас новым кибервирусом? Все входные данные должны быть изолированы, проанализированы, отфильтрованы! Что, если Ново-Йорк «оживет» только на неделю, или месяц, или день? Нужно будет непрерывно фиксировать последовательность всех запросов и изменений в течение каждого часа!
– Он должен это понимать. Сейчас тысячи человек работают, чтобы воссоздать потерянное. Зачем отрицать очевидное?
– Элиот видит только то, что хочет видеть. – Дэниел допил коктейль и отошел смешать еще порцию.
– Это проблема. У вас с Элиотом противоположные точки зрения. Он по сути своей пессимист.
Дэн расхохотался:
– А я – розовый оптимист.
– В самом деле. Элиот считает, что мы больше никогда не услышим Ново-Йорк. Они все мертвы. Тем не менее ты думаешь…
– А что думаешь ты?
– Я? О Ново-Йорке?
– Ну да. Я действительно теряю свое и чужое время? Жду, пока на связь выйдут призраки?
– Нет. Даже если у нас один шанс на тысячу. Мы должны быть готовы.
– Спасибо. Рад, что хоть кто-то не считает нас бесполезными. – Он взглянул на стакан и вылил буу обратно в бутылку. – Слушай, я должен… у меня есть дело. Увидимся у Джона.
– О’кей. – Она смотрела, как муж выскакивает из комнаты. Дэн действительно расстроен, если раздумал пить. Или направляется к женщине? Нет, не похоже. Но кто может вычислить, что на уме у мужчины? Она рассеянно подбирала простую мелодию и вспоминала разговор. Может, ей следовало преподнести эту новость более деликатно? Нет. Скорее, ей нужно было попросить его остаться и все обсудить. Нет. Нельзя подталкивать его. Может, ей вообще не следовало ничего говорить; нужно было подождать, пока все соберутся вечером. Нет, он бы обиделся – почему не сказала раньше? «Спи, моя радость, усни; в доме погасли огни… спи, моя радость, усни…»

Глава 6
Две стороны разлада

16 августа 99 года (27 Мухаммеда 295).
Это был наихудший поступок, какой я могла совершить, но сама идея давно притягивала меня, как магнит. Перед тем как обсудить Сэма с остальными, я отправилась в ясли посмотреть на малышку. Из-за стекла, потихоньку.
Я понимала, что так разумнее всего; к ребенку разрешается подходить, только когда рядом с ним его ясельная мама. Чтобы не уменьшалась его привязанность к ней. Но какая-то часть меня тоже нуждается в привязанности.
Если б не выкидыш, все было бы совсем по-другому. С тем ребенком я продумала сценарий до мелочей. Он должен был расти в моем теле, покуда оно не взорвется, и тогда, в боли и крови, я бы вытолкнула его в жизнь. И хотя пуповину бы перерезали, между нами оставалась бы связь. Он бы рос, превращался из мальчика в мужчину, но все равно оставался моим, плоть от плоти. А у этого существа общего со мной – только две клеточки, одна – настоящая, вторая – подделка, но в генетическом смысле эта малышка еще больше моя, чем дитя, появившееся на свет естественным путем. Как мне к ней относиться после этого? Я любила ее с иррациональной силой. Я понимала, что эта любовь в значительной степени принадлежит мальчику, умершему, не получив имени, угасшему проблеску жизни, подвергшемуся переработке… Они спросили, нужна ли церемония, и в упрямом отчаянии я сказала – нет. Может, это дало бы ему покой. И мне – тоже.
Позапрошлой ночью я сидела в темном саду среди душистых трав и вдруг осознала, что с каждым глотком воздуха вдыхаю его. Несколько молекул моего ребенка, содержащихся в воздухе. Я думала, эта мысль принесет умиротворение, но она, напротив, повлекла за собой логическое развитие, доходящее до издевательского гротеска. Наступит следующий сезон, и я съем листок капусты или ломтик козлятины, и это тоже будет отчасти его плоть, и в то же время – моя; я, и он, и все мы – в тривиальном смысле бессмертны, в благородной безликости дерьма, в круговороте временных пристанищ – наших тел.
Я опоздала к ужину, задержавшись на работе. Трое моих супругов уже наполовину расправились со своими порциями «pasta primavera». Я открыла свою коробку, она была еще теплой.
– Что вы надумали? – спросила я.
– Сэм очень мил со мной, – сказала Эвелин. – Я не слишком хорошо его знаю, но мне всегда казалось, он милый. Как бы то ни было, доверяю твоему суждению.
– Я сама не уверена, что могу положиться на собственные суждения. Дэн? У тебя было время подумать.
Он размазывал еду по тарелке.
– Я бы не возражал, если это сделает тебя счастливой…
Джон молча кивнул.
– Спасибо. – Я сунула в рот немного еды. – Под соусом вины….
– Я именно это имел в виду. Это тяжелое время для тебя.
– Давайте я буду адвокатом дьявола, – сказала Эви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95