Я и понятия не имела, с чем едят английский шиллинг, – с золотым испанским дублоном или с пеликаном?
Мы с Виолеттой договорились, что снимаем номер на равных правах.
Через полчаса нам предстояла экскурсия по городу. Это – обязательная программа, а потом мы были предоставлены сами себе. Виолетта поставила свои вещи в уголке и открыла шторы. Комнатка показалась мне невзрачной, старой – вероятно, здесь жили уже тогда, когда никому на свете и не мерещился Ново-Йорк, – но все в номере было чистенько опрятно, обои по стеночкам. Виолетта опробовала одну из кроватей, сев на краешек, – металлические пружины, классный старый стиль, и сказала мне:
– Чудик, представь, что я и есть та самая светло-березовая дылда, тот самый чурбан, по которому твой топор плачет.
– Чурбан? Джефф? – – Я присела на другой краешек.
– Как ты его находишь? – спросила Виолетта.
– Парень как парень, уровень. Мы с ним три месяца проучились в одном университете… что еще… встречались. Ужин, спорт. На этом корте иллюзии не прыгают.
– Правда? Плохой отскок?
Я легла.
– Черт его знает, – сказала я. – Не хочется усложнять себе жизнь.
– Клановые дела?
– Нет. Просто есть один… А может, и не один. И еще, когда-то очень давно я решила: лучше помру девственницей, чем буду в клане, с матушкой на пару.
О сколько чувства было в реплике Виолетты.
– Вот и у меня та же история, – прошептала она. – Ах эти женщины по фамилии Брукс! Понимаешь? Стопор. Слишком поздно мне помирать… девственницей. Господи, благослови!
– Выпендреж, – буркнула я. – Хочешь, познакомлю с Джеффом?
– Такой большой. – Виолетта была на голову ниже меня. – Придется стул подставлять. Но заманчиво, – вздохнула она.
– Чудесная пара, – усмехнулась я. – Фэбээровец и дочка содержательницы прито…
– Фэбээровец? – вздрогнула Виолетта.
– Чудеса на тарелке? – спросила я.
– Ну. Ты объясняла ему когда-нибудь, что такое контрабанда?
Я стала изучать другой вопрос: как там мои ногти?
– Само собой. Хочешь, чтоб убили – плати. Другое дело – кого? Это не по мне, – сказала я.
Виолетта расхохоталась.
– Пойдем-ка вниз да треснем чего-нибудь, – сказала она, отсмеявшись. – Тайга ли, прерии ли, дюны, дорога дальняя, так?
Идея была хорошей.
Теперь, уже совсем по-компанейски, мы хлебнули с ней чайку, и обе, всякого в жизни нахлебавшиеся, выплеснули друг на друга немножко личного. На ушко друг другу пошептали.
Мать Виолетты фактически развелась со своим мужем, к тому времени являвшимся главой клана Брукс, но официально развод получить не смогла. Суд в штате Массачусетс, где проживали супруги, счел, что оснований для развода нет. Тогда мать забрала свою несовершеннолетнюю дочь из семьи и перебралась с девочкой в Неваду. Единственным капиталом матери была её красота. Женщина сделала ставку именно на свою внешность, пустив в ход роскошное тело, и вскоре преуспела в трудах неправедных, став дорогооплачиваемой куртизанкой. Если оценивать её успехи по ранг-листу «Гильдии Трудящихся Женщин Невады» – мать Виолетты достигла подлинных вершин карьеры. Она трудилась на этом поприще восемь или девять лет и сумела очень грамотно распорядиться заработанными деньгами, время от времени вкладывая их в различные процветающие предприятия. А затем, когда скопила достаточную сумму, приобрела в Лас-Вегасе бордель. Когда родилась младшая Брукс, её глаза были ярко-фиолетового цвета; поэтому девочку и назвали Виолеттой – фиалка. С возрастом её глаза заметно почернели. Девочка жила и училась в престижном пансионе в Новой Англии и очень редко наезжала к матери в Неваду. В основном это было связано с тем, что в Неваде киднеппинг стал чуть ли не узаконенным бизнесом, и у матери Виолетты, женщины очень состоятельной, имелись все основания для волнений по этому поводу. А впрочем, не только киднеппинг был разрешен в Неваде. Тут было дозволено все и всем.
Виолетта получила отличное образование и светское воспитание. Никакие радости жизни были ей не чужды, и все же я видела – где-то в глубине души она чувствовала себя очень неуверенно, что-то беспокоило её. Что? Так глубоко заглянуть в себя она не умела. Виолетта почти боготворила свою мать, но никогда не спешила повидать её. Отца же не знала и знать не желала. Здесь у нас с ней было много общего.
Она увлекалась живописью, писала стихи, разбиралась в поэзии – имя Бенни Аронса было ей знакомо – и не имела ни малейшего представления, чем станет заниматься после окончания университета. Она готовилась к защите диссертации по специальности английский язык и литература, но, мне кажется, не любила свою профессию, не собиралась уйти в научную работу, не собиралась где-либо преподавать.
Как-то она сказала, что завидует моему честолюбию.
Наше путешествие по Лондону на автобусе более напоминало обыкновенную поездку на такси, нежели экскурсию. Мы мотались от одной достопримечательности к другой с той скоростью, с какой позволяло передвигаться по городу дорожное движение. Полагаю, задумка организаторов заключалась в том, чтобы дать нам возможность пусть мельком, но оглядеть все мало-мальски, привлекательное в столице Англии. А ленч удался. Мы обедали в ресторане на проспекте Уитби, в пабе, который был построен ещё при Тюдорах. Пять веков назад.
Я и не предполагала, что так устану. Право, очень тяжело сидеть, смотреть да слушать экскурсовода восемь часов подряд. Но, по большому счету, день прошел отлично. Нам даже на короля Георга довелось посмотреть – издали, конечно. Он перерезал ленточку на открытии какого-то общественного здания. Однажды я уже видела короля Георга воочию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104