Ева старалась чисто по-человечески вникнуть в их проблемы, помочь им адаптироваться к загруженному учебному процессу, выбить общежитие, обеспечить пересдачу экзаменов. Она первая шла на контакт с растерявшимся студентом или студенткой, приехавшими из других городов и впервые оставшимися без семьи в большом городе, то есть выступала в качестве психолога.
– Что ты возишься с ними, как со своими детьми? – ругала ее Татьяна Коршунова. – Они уже взрослые, пусть сами и решают свои проблемы!
Но Ева по-другому общаться с людьми не умела, поэтому студенты и тянулись к ней со своими проблемами, словно цыплята к курице.
Ева посмотрела в окно, где моросил мелкий дождик, а серое небо сливалось на горизонте с таким же серым асфальтом. Ей все лето суждено было сидеть в городе. Причем Ева предпочитала проводить время в институте, смотря на крыши домов, имея большой стол и хорошее освещение, чем дома в своем районе. Летом, особенно в жару и духоту, Ева просто с ума сходила от запаха гнилых овощей с рынка. А уж когда ветер дул со стороны свалки, ей вообще становилось дурно. Многие сотрудники, зная, что Ева все лето просидит на кафедре, подсовывали ей работу, которую должны выполнять сами. Так и занимала себя Ева Дмитриевна, подготавливая за других квартальные и годовые отчеты, помогая приемной комиссии в оформлении документов, составляя за всю кафедру биологии график занятий, расписание лекций и дежурств, обновляя методические пособия и набрасывая план новых лабораторных работ и исследований.
Ева потуже затянула на затылке хвост из густых пепельных волос и, погрузившись в изучение бумаг у себя на рабочем столе, задумалась:
«Наверное, в чем-то моя мама права… Я все время что-то делаю для других, попросту говоря, на мне все время ездят. Сама же ничего не могу изменить в отношении окружающих ко мне и в моем отношении к жизни в целом. С другой стороны, разве мне трудно составить расписание, если я все равно еду на работу? Надо же себя чем-то занять, мне-то все равно деться и поехать некуда… Только нельзя о моих плачевных выводах сообщать моей маме, а то получится новый скандал под лозунгом: «Я же давно тебе говорила!»
Ева вспомнила недавний эпизод и последующий за ним неприятный диалог с матерью. Вышеупомянутый однокурсник Егор, который напрочь забыл о медицине сразу же после получения диплома и вскоре ушел в торговый бизнес, на днях снова наведывался к ним домой. Причем обставлял он это всегда очень ловко. Егор знал, что Мария Валентиновна к нему неравнодушна, как, впрочем, к любому представителю мужского пола, к которому можно выгодно пристроить свою великовозрастную дочь. Поэтому Егор приходил исключительно в отсутствие Евы и наводил справки о ее личной жизни у матери. Появлялся он всегда с подарками и шиком мужчины, сорящего деньгами. Сразу же выгружал на стол перед разомлевшей Марией Валентиновной тонну фруктов, дорогих шоколадных конфет, сырокопченую колбасу, банки черной и красной икры, шампанское, коньяк, элитный сыр и неизменную охапку красных роз. Мария Валентиновна сразу же сдавала подноготную дочери вместе со всеми потрохами.
– О какой такой ее личной жизни ты, Егорчик, говоришь?! Дом – работа, работа – дом, вот и вся ее жизнь! Ни о каких романах и возлюбленных нет и речи! Ты же знаешь Еву! Мужчины просто не вписываются в ее распорядок дня и график работы!
– С института помню ее толстую русую косу, которая только и маячила, что в библиотеке или в анатомичке, – согласился Егор. – К Еве и подойти-то с приглашением на свидание было страшно, не то чтобы… Все ребята гуляли, веселились, сходились, расходились, ссорились и создавали семьи, а наша Ева все училась!
– А ведь девочка-то выросла у меня хорошая, – прослезилась Мария Валентиновна, уже опрокинувшая рюмку настоящего армянского коньяка, принесенного Егором, – знаешь, как у меня сердце обливается кровью, наблюдая, как моя дочь гробит свою молодую жизнь?! Я ведь и назвала ее самым женским именем – Ева, как первую женщину на земле, – неоднократно в своих жалобах повторялась мать, – а она что? Разве же это женская доля и женская судьба? Разве же это жизнь настоящей женщины? Книжный червь – одно слово! – ругалась Мария Валентиновна.
– Но червячок, надо заметить, очень аппетитный, – промурлыкал Егор, подливая старой женщине коньяк, – вы же знаете, сколько я положил сил, ухаживая за ней?
– Знаю, милок, знаю, – вздохнула Мария Валентиновна.
– Я же не мог ждать Еву всю свою оставшуюся жизнь?!
– Нет, конечно, Егорчик, – снова вздохнула озабоченная судьбой дочери мать.
– Вот поэтому я и не дождался… женился, создал нормальную семью, обзавелся ребенком, все как у людей. Вы не представляете, Мария Валентиновна, у меня есть все: деньги, положение, красивая жена, здоровый ребенок, свой дом, квартира, дача, сбережения на «черный день»…
– Я все понимаю и нисколько не осуждаю тебя, Егор…
– Но самое печальное то, что я так и не забыл вашу Еву. Мне не хватает только ее для полного счастья. Разве человек не смеет желать абсолютного счастья? Мне она нравилась еще с институтских времен. Я бы хотел как-то встретиться с ней, поговорить, пообщаться, пригласить ее в ресторан или поехать вместе с ней в Италию или Испанию на море.
Когда Ева вернулась домой, Мария Валентиновна передала ей просьбу, а вернее, пожелание Егора. Дочь впала в шоковое состояние, впрочем, мать от нее ничего другого и не ожидала.
– Он предлагает поехать с ним на море в качестве любовницы?!
– От качества жены ты отказалась в свое время! Хоть мир посмотришь, развлечешься, почувствуешь себя женщиной…
– Мама!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14