Когда я смотрел на его русый кудрявый затылок с каким-то с
овсем детским вихром, на его широкие плечи, еле вмещавшиеся в черный поно
шенный пиджак, меня заливала волна противной тошнотной слабости. И я даж
е не пытался яриться на него, я знал Ч бесполезно это. Очень я радовался, ч
то мне не надо смотреть ему в лицо. Даже если Володька испугается, я все ра
вно уже никогда не увижу его лица, его противно-добродушные веселые глаз
а. Конечно, будь он мерзким парнем, все стало бы проще.
Ч Ну, вот и приехали, ребята… Ч сказал таксист. Будто подал сигнал о том, ч
то все началось. Все, о чем мы столько трепались с Володькой. Будто таксист
с нами был в сговоре и специально подыгрывал нам, чтобы мы были увереннее
. Он как будто проверял нас. И все это было не в самом деле, а понарошку, как в
школьной самодеятельности. Но это было не понарошку, а в самом деле, все уж
е началось, остановить этого нельзя. А может быть, наоборот, здесь все конч
илось. Но так уж получилось, что все трое мы жили до этой минуты столько ле
т, и у каждого была своя судьба и своя жизнь. Пока мы не сошлись на крошечно
м пространстве душной кабины такси. Разойтись просто так, как мы встрети
лись с этим таксистом два часа назад, мы уже не могли. Правда, что-то еще мог
ло измениться, если бы таксист оказался трусливее, чем Володька. Но я в это
не верил.
Мне показалось, что счетчик тикает оглушительно громко: тики-тики-тики-т
ак. Все, нужно действовать. Но у Володьки от страха, видно, все затормозило.
Это было хуже всего. Нельзя было дать таксисту насторожиться. Но он совсе
м был какой-то тюлень, или, может быть, ему это и в голову не приходило, или р
аздумывал он о чем-то о своем. Он потянулся и сказал:
Ч Намотался я чего-то сегодня. Как-никак, двадцать восьмая ездка за день,
Ч и чего-то он еще говорил. Но я просто не помню, потому что я как будто оку
нулся в плотный красный туман, забивший глаза, уши, ноздри. И откуда-то изд
алека, будто с соседней улицы, я услышал голос Володьки: «Постой!..»
Но я знал, что он уже все провалил, испугался до конца, и мы приехали на фини
ш. Я плотнее сжал в левой руке деревянную рукоятку ножа. Я левша и правой р
укой только ем, а дерусь всегда левой. Рукоятка была липкая и влажная от по
та. И от этого, от трусости своей, я почувствовал какое-то остервенение, ра
змахнулся и изо всей силы ударил шофера ножом в спину. Я еще боялся, что мо
края ручка выскользнет из ладони, Но нож вошел легко, мягко, ну, как в мыло, н
апример. Я это почувствовал, потому что мой кулак по инерции ударил его в с
пину…

Константин Попов

Ч Постой!
Я удивленно посмотрел на него. Стал он какой-то взъерошенный, испуганный,
злой. Я захотел…
Боль. Жуткая, нечеловеческая боль вдруг пронзила все тело, будто меня про
ткнули насквозь раскаленным пылающим прутом. Я еще ничего не понял, но бо
ль, страшная, разламывающая меня на куски, рвущая, пылающая, вопящая в кажд
ой моей клеточке нестерпимой мукой затопила, захлестнула, поволокла мен
я куда-то. И во всей этой боли передо мной тускло маячило синее лицо парня
с круглыми от ужаса глазами. Тогда я понял, что это лицо смерти, что на меня
смотрит человек, который убил меня. Я хотел ударить кулаком в его лицо, ото
гнать его, чтобы кончился вдруг страшный сон, проснуться, но эти жуткие гл
аза куда-то уплыли в сторону сами, а боль снова бросилась на меня с ревом и
визгом, испепеляя меня дотла. Из машины надо, вон из машины, скорее. Это, нав
ерное, взорвался бензобак, и я весь горю, скорее из машины! Но меня что-то це
пко держало за плечи, и последним невероятным усилием, в которое я вложил
все уходящие силы, я вывалился из кабины и побежал по улице. А боль неистов
ствовала, у нее был голос, и она грохотала на всю улицу так долго и так стра
шно, пока я не понял, что это я кричу сам.
Асфальт ожил под ногами. Он выгибался, прыгал и проваливался, и, как на чер
товом колесе, я видел его то перед самыми глазами, то неожиданно он вздыбл
ивался, и я бежал на крутую гору,, а он стремительно заходил все выше и выше,
пока не заслонял небо, и снова, перевернувшись, вдруг падал резко вниз, и я
не мог никак на нем удержаться и скользил, как по льду, и мостовая с тусклы
м отсветом фонарей приближалась быстро и бесшумно, и я падал лицом в эти ж
елтые отсветы, которые сталкивались и вспыхивали сияющим фейерверком, а
я все удивлялся, что мостовая совсем не жесткая, а мягкая, теплая, слабо па
хнущая бензином и увядшей черемухой. Боль уже утихла, на меня напала сонл
ивость, и мне совсем не хотелось вставать, но я был уверен, что обязательно
надо встать, быстрее встать и бежать куда-то, хотя я и сам не знал, куда и за
чем мне надо бежать.
Руки уже отнялись у меня, но я все-таки поднялся и очень удивился, что вокр
уг уже нет никаких домов и куда-то пропали деревья. Я слышал только сильны
й ветер, и вокруг плавали какие-то дымные клочья тумана, и лишь в стороне, г
де-то далеко, горел неярко огонек. И я решил бежать на этот огонек и с сожал
ением подумал, что не запер машину. Но возвращаться сейчас не имело смысл
а, потому что я должен сначала добраться до этого огонька. Обязательно на
до было…
Я хотел бежать, но двигался как-то плавно-неуклюже, будто брел по стоячей
воде. Я очень боялся упасть, потому что знал наверняка Ч больше я не встан
у. Но снова ожила боль, заполыхала во всем теле, задергалась, забилась судо
рожно, закричала, и вместе с ней опять ожил асфальт, заплавал, задьгпал под
ногами, и я почувствовал, что я очень устал, что эта боль сильнее меня. Я спо
ткнулся о тротуар, и он прыгнул мне навстречу, как голодный зверь.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7