А вкалывать с ночи до зари.Баобабова, театрально пассируя руками и лопаткой саперной соответственно, подтанцовывает к цветному плакату, на котором она с Угробовым изображает из себя всю такую страшную, и откидывает бумагу. За Машкой с капитаном — разобранная кирпичная кладка и черное нутро подземного хода.— Сама. Без помощников.— А землю куда? — заглядываю в туннель, уходящий далеко в глубину.— В матрац. Воду в рукомойник спустила, а землицу соответственно туда. Что не влезло, скушала. Гадость, а не земля.— Да! — вспоминаю о рюкзаке. — Там тебе гостинцы принес. Всем отделением собирали. А куда подкоп?Машка возбужденно пищит, выкладывая перловку.— Куда угодно. Хочешь прогуляться? Только перестраховаться надо, чтобы лох этот не вернулся.Из косметички появляется миниатюрный магнитофон из набора юного разведчика.— Скажи что-нибудь, и полезем. Обещаю незабываемые впечатления.— Может, не надо? — отбиваюсь я от крошечного микрофона. Ползать по узкому земляному лазу старшим лейтенантам не положено.Удовлетворенно кивнув, Машка забирает микрофон и кричит в него: “Убью гаденыша!” — после чего ставит полученную запись на повтор, и камера наполняется повторяющимся диалогом как бы санитара и его подопечной:— Может, не надо?— Убью гаденыша!— Может, не надо?— Убью… — И так далее в той же последовательности.— Пока батарейки не кончатся, никто не сунется. Леш, ну чего ты топчешься? Я для кого рыла?Обстоятельства складываются не в пользу скромных старших лейтенантов.Машка, не чураясь черной работы, подсаживает меня и проталкивает в лаз. Тесно, аж вспоминаю клаустрофобию.— Дальше просторнее, — пыхтит мне в пятки Машка.Не врет. Узкий лаз с каждым проползанным дециметром становится шире и шире. Вскоре поднимаюсь на карачки, а метра через два встаю в полный РОСТ. Даже прыгать можно. По галерее развешаны маленькие фонарики. Под ногами узкие красные Дорожки.— Хотела здесь фонтан поставить и водопровод провести, цветочки посадить, пестики-тычинки, да разве с психами успеешь? Все время отвлекают.Идем дальше. Туннель разветвляется на три рукава.— Это к круглосуточному киоску в двух кварталах отсюда. Этот на кухню, совсем голодом заморили. А этот… Догадайся!— В систему вентиляции выходит.Баобабова в восторге. А ничего удивительного нет. Указатели с направлениями не я рисовал.Бежим к системе вентиляции. Очень мне хочется послушать, что в клинике творится. И хоть Машка по первоначальному плану экскурсии намеревалась смотаться в кисок за сигаретами и свежими газетами, я настаиваю на работе. Рассказываю по дороге о заявлении капитана, об отведенной нам неделе.— Шустрые они все. Здесь работы для опытного агента на долгие годы.— Мы не опытные, мы — лучшие.Останавливаемся у аппарата с газировкой. Утоляем жажду. Какими путями он сюда попал — у Машки не интересуюсь. Наверняка притащила с улицы. Ей же всегда надо, чтобы все красиво было и под рукой.Выходим к тупику. Машка оглядывается, словно есть кому за нами следить, горстями отгребает землю и крысиный помет, оголяя закрытый фанеркой вход в сложную систему вентиляции клиники.— Лезь первой, — прошу я. — Там наверняка ловушки и система безопасности.— Лесик, ты слышал что-нибудь о правилах поведения с женщинами? — Баобабова безуспешно пытается натянуть на коленки короткую юбку. — А систему безопасности я ликвидировала. Главное — с меток по сторонам не сходить.Спускаюсь в вентиляцию. Легкий ветерок шевелит волосы. У меня шевелит, у прапорщика шевелить нечего.— Знаешь, как отличить Охотника от нормального психа? — Ползу по лабиринту быстро, пользуясь оставленными заранее метками от губной помады. — Я сегодня на баррикаде догадался. Охотники и к ним приближенные фигу сложить не смогут. Но это нам ничего не дает.— Почему? — Баобабова, как более скоростная, все время упирается мне в пятки.— Всех не заставишь показывать дули. Нужно другой способ искать, более простой.— Куда уж проще, — вздыхает Машка, продолжая движение.— Склад оружия не нашла?— Я тебе что, землеройная машина? — обижается напарница. — И так, пока ковырялась, ноготь сломала.— Какая потеря!— Не смейся. У прапорщиков совсем другие ценности, нежели у лейтенантов. Сейчас направо. Только тише.Сбавляю скорость. Вентиляционные короба, если по ним передвигаться слишком быстро, издают много шума. Но если медленно, не торопясь, никто и никогда не услышит и не заметит.Пыхтение за спиной затихает, и Машка неожиданно появляется впереди меня. Упираемся нос в нос.— Крюк сделала, — шепотом объясняет она, давая понять, что знает лабиринт вентиляции, как свои пять пальцев с поломанными ногтями. — Да ты не на меня смотри. Вниз! Мы как раз над кабинетом главного врача.Склоняемся над вентиляционной решеткой.Сквозь нее открывается отличный вид на кабинет Монокля. Ничего примечательного. Несколько шкафчиков с медицинскими амбулаторными картами. На стенах симпатичные фотографии пациентов, снятые не самым опытным фотографом и не в лучшие минуты жизни больных. Одинокий стол, за которым сидит наш знакомый главный врач.Монокль прослушивает сообщения из камеры Баобабовой. Машка оказалась права, все здесь прослушивается, все под контролем. Иного и не ожидалось. Мы не в Федеральном собрании, а в лечебнице. У больных тайн быть не должно.Искаженный расстоянием и записывающей аппаратурой мой голос кажется жалким и беспомощным: “…Может, не надо? — Убью гаденыша!” — Звук реверса похож на гулкий выстрел. Главврач вздрагивает, напрягается. Но слышит снова мой жалкий голос. Расслабляется. Вступает Баобабова. Выстрел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128