Перед глазами у меня заплясали крошечные огоньки, как блуждающие огни на
болоте. Вот теперь я пропал! Окончательно и бесповоротно. Я привлек ее к
себе и нашел ее губы, она ответила на поцелуй, дрожа всем телом.
- Пауль... любимый...
Я сорвался и полетел в пропасть. Боже, я благодарен тебе за все
прекрасное на свете: музыку и полет чайки, восход солнца и запах мокрой
травы, блеск зарницы в летней ночи... Моника, Моника, ты со мной, ты моя...
* * *
На рассвете я проснулся. Я плавал в космической благодати. Мое тело было
невесомым, я был шаром из тончайшего шелка, меня наполнял легкий гелий, и я
поднимался к звездам. К Монике, которая лежала в своих кружевах на Большой
Медведице.
Еще не проснувшись, я осознал: что-то случилось, и протянул руку, чтобы
обнять ее. Потом я открыл глаза и увидел, что я один. Но это не было сном:
подушка хранила отпечаток ее головы, воздух благоухал нарциссами. Дивная,
страстная, нежная моя Моника, даже имя твое, словно ласка, словно поцелуй,
словно радуга над землей...
Я почувствовал что-то холодное под правым -плечом. Маленький золотой
медальон. Она потеряла его сегодня ночью... Я открыл его и увидел: он пуст.
Портрет Арне исчез - или его вообще не было?
И я снова уснул, погрузился в сумрак нирваны, где исчезают и тают любые
желания.
Глава тринадцатая. МЕРТВЕЦЫ СХОДЯТ НА БЕРЕГ
Рано утром я отвозил всю компанию на моторке в Лиллезунд. Оттуда они
должны были добираться автобусом до Кристианзанда, где Моника, Эбба и
Танкред хотели сесть на поезд до Осло. Утро было туманное, сырое, совсем
осеннее. Далеко в море стонал и вопил буй-ревун, как больной зверь в морском
тумане. Рифы и шхеры казались особенно унылыми, словно окаменевшие символы
одиночества торчали они из серой воды. Сидя за рулем моторки, я ощущал, как
легкое, игривое чувство счастливой невесомости, посетившее меня нынче ночью,
вытесняется свинцовой тяжестью.
Арне за завтраком был молчалив и сейчас глядел в море, мрачный, как
грозовая туча. Тяжелое похмелье? Возможно, неприятные воспоминания о
вчерашней сцене травили ему душу, а может быть, он заметил, что между мною и
Моникой что-то произошло? Он ни словечком не намекнул на что-то подобное. Во
всяком случае, я теперь был готов отвечать перед ним за свое "падение", даже
если это и положит конец нашей дружбе. Жизнь, в конце концов, заявляет свои
права: я не бесплотный "друг", не скопец, я мужчина, и теперь между нами
стояла Моника.
Моника, надо сказать, прекрасно владела собой. Вот они, преимущества
воспитания... Она как бы снова надела маску прохладной, чопорной, уверенной
доброжелательности. Она спокойно сидела у борта лодки, подставляя лицо
морским брызгам, бок о бок с Арне, но была далеко - как русалка. На
мгновение во мне даже вспыхнуло подозрение: неужели она-таки попросту
отомстила ему этой ночью? Не послужил ли я средством самоутверждения для
нее, клапаном, чтобы выпустить пар? Но поймав ее взгляд, я тотчас
почувствовал ту же теплую волну доверчивой, радостной нежности; лицо ее
осветилось, и она отвела глаза. Нет уж, тут не игра, тут чистая правда.
Мы пришвартовались к лиллезундскому причалу. Потом двинулись с чемоданами
на автобусную остановку. А когда пришли, Арне поставил вещи, повернулся ко
мне и сказал:
- Ну, теперь все ложится на тебя. Надеюсь, ты справишься со своей новой
работой. Сегодня я вышлю тебе деньги. Я приеду, по-видимому, через неделю.
Если что - звони в Кристианзанд. Завтра и послезавтра я буду там. Вот тебе
телефон архитектора Арстада.
Он написал мне номер телефона. Потом неожиданно улыбнулся с хорошо мне
знакомым выражением лукавого фокусника.
- Не забудь, дорогой: ведь теперь твоя очередь ночевать в желтой комнате.
Ты единственный не прошел испытания на аттестат зрелости. Докажи, что ты
мужчина! Надеюсь, ты не нарушишь правил игры? Хотя мы, конечно, не сможем
тебя проверить.
- Можешь поверить мне на слово, - немедленно отреагировал я. - Клянусь, я
сегодня ночую в желтой комнате. И тогда мы квиты.
Смеясь, мы пожали друг другу руки.
- Какие вы все-таки дети! - с улыбкой произнесла Эбба. - А меня тревожит
судьба Лиззи. Кажется, я не сказала тебе, Пауль: мы с Танкредом заходили
туда, когда ты ездил за раками. Танкред хотел серьезно поговорить с этим
старым придурком. Но никого не было дома. Представляешь? Не знаю, что и
думать. Лиззи меня очень беспокоит.
- Не беспокойся, - сухо сказал Танкред. - Мы это уладим. Карстен пока
остаётся здесь.
- Да, вся надежда на Карстена, я хочу верить, что он не бросит бедняжку в
такой дикой ситуации.
Арне с видом насмешливого превосходства похлопал ее по плечу. Моника
молчала.
Я помог погрузить багаж в автобус, и мы распрощались. Пожимая мне руку,
Моника чуть слышно шепнула:
- Я тебе сразу же напишу. Не задерживайся тут, приезжай поскорее...
- Хочешь, я с ним поговорю? Здесь, немедленно?
- Нет! Не надо. Только не сейчас... Я сама... Ты мне позвони, как
сможешь.
- Хорошо! До свидания! - сказал я громко.
- До встречи в Осло! - ответила она и пошла в автобус. На обратном пути я
спрашивал себя, какого черта я должен тут торчать? Что это за добровольная
ссылка? Почему не сказать Арне, что я передумал, что мне не подходит
должность управляющего в его дурацком доме, здесь, в глуши, в этих
отвратительных местах? Почему я должен сидеть в одиночестве вместо того,
чтобы поехать с Моникой в Осло? Ах, Боже мой, ну конечно, причиной было все
то же чувство вины из-за Моники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69