Вздыхала мама, или бабушка, или отец нового невиновного, который дал в том священную клятву.
Очередь подходила уже к Толику, как дверь снова распахнулась. На пороге, прислонившись к косяку, стояла запыхавшаяся мама.
Каждый раз, когда отворялась дверь, Толик с трепетом ждал появления мамы, хотя был уверен, что она не придет. Сколько дней подряд он шлялся до поздней ночи, не учил уроки, и мама будто не замечала этого. Она думала о своем. Ходила по комнате как загипнотизированная и не обращала на Толика почти никакого внимания. Так что по сравнению с магазинными шляниями сейчас было совсем не поздно, и Толик вовсе не надеялся, что мама вдруг окажется в школе, спохватившись о нем.
Но мама была здесь, стояла в дверях, прислонившись к косяку, и, вглядываясь в ее побледневшее лицо, Толик понял, что что-то случилось…
– А-а, – ласково запела Изольда Павловна, увидев маму. – Проходите! Мы вас ждем… У нас большая беда… Сегодня наш класс сорвал урок…
Теперь уже никто не смеялся. Не до смеху было. Кончился весь смех. Осталась одна тяжесть. А учительница продолжала, обращаясь к маме:
– Мы вынуждены были оставить весь класс. Сейчас опрашиваем каждого. Половина ребят уже дала честное пионерское, что это сделали не они.
«Русалка» торжественно взглянула на класс. Что-то вроде улыбки расползлось по ее лицу.
– И вы знаете, – сказала она, по-прежнему обращаясь к маме. – Я верю этим ребятам. Больше того – я очень подозреваю, что с доски стер ученик, которого должны были спросить.
Сердце у Толика опять зашлось.
– Он не выучил урока, – торжественно говорила Изольда Павловна, – в этом он признался даже практикантке – и решил сорвать занятие.
Мама стояла у доски, опустив голову, будто это она сорвала урок, будто это она не выучила задание и призналась в этом практикантке.
– Вы знаете, кто этот ученик? – вкрадчиво спросила Изольда Павловна.
Мама судорожно глотала воздух.
– Простите его, – прошептала она. – Это я виновата! Я! – В маминых глазах стояли слезы. – Сейчас приходили из милиции. Он ящик поджег. Но он не виноват! Это я, я!..
Все в Толике дрожало. Его колотил дикий озноб. Руки были словно ледышки, нестерпимо мерзли ноги, а голову будто сдавило железным обручем.
В классе стало совсем тихо.
И вдруг все зашевелились. Ребята застучали крышками парт, родители заговорили, закашляли, зашумели.
– Так зачем же? – воскликнула возмущенно мама Коли Суворова. – Так зачем же вы держали весь класс, если знали, кто виноват? Тридцать детей сидят голодными!
– А затем, – вскинулась на нее Изольда Павловна, и в классе опять стало тихо, – чтобы преподать и детям, и непонимающим родителям, – она посмотрела на маму Толика, – урок честности!
– Не знаю! – сказала Колина мама, застегивая пальто и подвигаясь к выходу. – Не знаю! Может, у вас какие-то свои педагогические приемы, но это возмутительно – устраивать такой спектакль! Тем более что у Толика действительно какая-то беда! – И указала на маму, горестно сидевшую рядом с Машкой. – Или вы не видите?
Изольда Павловна медленно покрывалась пунцовыми пятнами, но молчала.
– Пойдем, Коля! – сказала его мама и открыла дверь, едва не столкнувшись с директором.
Он шагнул в класс, и Толик заметил, как сразу запотела его блестящая лысина.
– Изольда Павловна, – спросил он удивленно, – вы еще не кончили?
Но этого вопроса почти никто не услышал. Родители поднимались со скамьи, громко разговаривая, словно они сбросили с себя тяжелый камень, который тащили все вместе, как древние рабы, строители пирамиды Хеопса.
Полковник, опустив щеки, тряс головой, соглашаясь с тем, что говорила ему, размахивая руками, седая бабушка, никто уже не обращал внимания на Изольду Павловну.
И вдруг, перекрывая шум, крикнул Коля Суворов:
– Мама, подожди! Подождите все!
Женщина у дверей остановилась, замер полковник, уселась обратно на скамью седая бабушка.
– Подождите! – снова крикнул Коля и повернулся к Махал Махалычу. – Я знаю, – сказал он. – Я знаю, кто стер с доски!
Все замерли, ожидая развязки.
– Но я не скажу, – говорил Коля. Глаза его блестели, хохолок топорщился, как у петушка, лицо покрылось румянцем. – Ведь вы говорили, чтобы все отвечали за одного! Но если один не хочет отвечать за всех – ведь он предатель! Если из-за него обвиняют другого, а он молчит!
Толик видел, с каким недоумением смотрела на Колю его мама. Она не просто удивлялась – она чуточку улыбалась краешками губ, будто одобряла Колю, будто радовалась, что говорит он громко, не стыдясь, совсем как взрослый, и одобряла его за храбрость.
Коля умолк на мгновенье, вдохнул побольше воздуха, словно собирался нырнуть на самую глубину.
– А теперь, – проговорил он, – проверьте у всех руки…
И ребята и родители недоуменно молчали.
– Проверьте руки, Михаил Михайлович, – повторил Коля, – ведь тряпку Бобров уносил в туалет, это видели все. Значит, с доски стерли рукой. – Коля слегка побледнел. – Я точно знаю, что стирали рукой. И рука, как ее ни оттирай, все равно в мелу.
Коля сел. Толик с благодарностью и с удивлением взглянул на него. Второй раз сегодня Коля помогал Толику. Вот он, значит, какой! Толик смотрел на Колю, и тот вдруг весело подмигнул ему. На сердце стало веселее, будто плыл Толик по морю и уже силы терял, выдыхался, но появился Коля и кинул ему спасательный круг. Или руку протянул и на берег вытащил.
Минуту Махал Махалыч молчал, потом вздохнул облегченно и, странное дело, улыбнулся.
– Будь по-твоему! – сказал он.
– Михаил Михайлович! – воскликнула удивленно Изольда Павловна. – Что ж это такое?..
Директор вопросительно взглянул на родителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76