Глаза, потупленные ниц
В минуты страстного лобзанья,
И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый, тусклый огнь желанья.

(1836)

* * *
И чувства нет в твоих очах


И чувства нет в твоих очах,
И правды нет в твоих речах,
И нет души в тебе.
Мужайся, сердце, до конца:
И нет в творении Творца!
И смысла нет в мольбе!

(1836)

* * *
Вчера, в мечтах обвороженных


Вчера, в мечтах обвороженных;
С последним месяца лучом
На веждах темно-озаренных,
Ты поздним позабылась сном.

Утихло вкруг тебя молчанье
И тень нахмурилась темней,
И груди ровное дыханье
Струилось в воздухе слышней.

Но сквозь воздушный завес окон
Недолго лился мрак ночной,
И твой, взвеваясь, сонный локон
Играл с незримою мечтой.

Вот тихоструйно, тиховейно,
Как ветерком занесено,
Дымно-легко, мглисто-лилейно
Вдруг что-то порхнуло в окно.

Вот невидимкой пробежало
По темно-брезжущим коврам,
Вот, ухватись за одеяло,
Взбираться стало по краям, –

Вот, словно змейка, извиваясь,
Оно на ложе взобралось,
Вот, словно лента, развеваясь,
Меж пологами развилось…

Вдруг животрепетным сияньем
Коснувшись персей молодых,
Румяным громким восклицаньем
Раскрыло шелк ресниц твоих!

1836
Тема и образы ст-ния навеяны чтением ст-ния В. Г. Бенедиктова «Прекрасна дева молодая…». Тютчев прочитал его в сборнике ст-ний Бенедиктова (1835), присланном ему И. С. Гагариным. Об этой книге поэт писал Гагарину: «Очень благодарен за присланную вами книгу стихотворений. В них есть вдохновение и, что служит хорошим предзнаменованием для будущего, наряду с сильно выраженным идеалистическим началом есть наклонность к положительному, вещественному, даже к чувственному. Беды в том нет… Чтобы поэзия процветала, она должна иметь корни в земле».

29-е ЯНВАРЯ 1837
Из чьей руки свинец смертельный


Из чьей руки свинец смертельный
Поэту сердце растерзал?
Кто сей божественный фиал
Разрушил, как сосуд скудельный?
Будь прав или виновен он
Пред нашей правдою земною,
Навек он высшею рукою
В «цареубийцы» заклеймен.

Но ты, в безвременную тьму
Вдруг поглощенная со света,
Мир, мир тебе, о тень поэта,
Мир светлый праху твоему!..
Назло людскому суесловью
Велик и свят был жребий твой!..
Ты был богов орган живой,
Но с кровью в жилах… знойной кровью.

И сею кровью благородной
Ты жажду чести утолил –
И осененный опочил
Хоругвью горести народной.
Вражду твою пусть Тот рассудит,.
Кто слышит пролитую кровь…
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..

Июнь или июль 1837
Вызвано трагической гибелью Пушкина, но написано, видимо, не в Мюнхене, а во время пребывания в Петербурге в мае – июле 1837 г. под впечатлением светских пересудов о дуэли и смерти поэта.

1-е ДЕКАБРЯ 1837
Так здесь-то суждено нам было


Так здесь-то суждено нам было
Сказать последнее прости…
Прости всему, чем сердце жило,
Что, жизнь твою убив, ее истлило
В твоей измученной груди!..

Прости… Чрез много, много лет
Ты будешь помнить с содроганьем
Сей край, сей брег с его полуденным сияньем,
Где вечный блеск и долгий цвет,
Где поздних, бледных роз дыханьем
Декабрьский воздух разогрет.

Декабрь 1837
Написано в Генуе после свидания с Э. Пфеффель. Расставаясь с нею, Тютчев действительно предполагал, что расстается навсегда. Впоследствии – 17 июля 1839 г. – она стала второй женой поэта.

ИТАЛЬЯНСКАЯ VILLA
И распростясь с тревогою житейской


И распростясь с тревогою житейской
И кипарисной рощей заслонясь –
Блаженной тенью, тенью элисейской
Она заснула в добрый час.

И вот уж века два тому иль боле,
Волшебною мечтой ограждена,
В своей цветущей опочив юдоле,
На волю неба предалась она.

Но небо здесь к земле так благосклонно!.
И много лет и теплых южных зим
Провеяло над нею полусонно,
Не тронувши ее крылом своим.

По-прежнему в углу фонтан лепечет,
Под потолком гуляет ветерок,
И ласточка влетает и щебечет…
И спит она… и сон ее глубок!..

И мы вошли… Всё было так спокойно!
Так всё от века мирно и темно!..
Фонтан журчал… Недвижимо и стройно
Соседний кипарис глядел в окно.

Вдруг всё смутилось: судорожный трепет
По ветвям кипарисным пробежал, –
Фонтан замолк – и некий чудный лепет,
Как бы сквозь сон, невнятно прошептал:

«Что это, друг? Иль злая жизнь недаром,
Та жизнь, увы! что в нас тогда текла,
Та злая жизнь, с ее мятежным жаром,
Через порог заветный перешла?»

Декабрь 1837
Связано с предыдущим и относится ко времени пребывания Тютчева и Э. Пфеффель в Генуе. Тенью элисейской, т. е. подобно душе, блаженствующей в Элизиуме.

* * *
Давно ль, давно ль, о Юг блаженный


Давно ль, давно ль, о Юг блаженный,
Я зрел тебя лицом к лицу –
И ты, как бог разоблаченный,
Доступен был мне, пришлецу?..
Давно ль – хотя без восхищенья,
Но новых чувств недаром полн –
И я заслушивался пенья
Великих Средиземных волн!

И песнь их, как во время оно,
Полна гармонии была,
Когда из их родного лона
Киприда светлая всплыла…
Они всё те же и поныне –
Всё так же блещут и звучат,
По их лазоревой равнине
Святые призраки скользят.

Но я, я с вами распростился –
Я вновь на Север увлечен…
Вновь надо мною опустился
Его свинцовый небосклон…
Здесь воздух колет. Снег обильный
На высотах и в глубине –
И холод, чародей всесильный,
Один здесь царствует вполне.

Но там, за этим царством вьюги,
Там, там, на рубеже земли,
На золотом, на светлом Юге
Еще я вижу вас вдали:
Вы блещете еще прекрасней,
Еще лазурней и свежей –
И говор ваш еще согласней
Доходит до души моей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20