В общем, это была любимая песенка моего детства.
Я заколебался. Очень мне не хотелось обижать добрую бабусю и ощипывать двух весёлых гусей. Мне их было жалко.
Но меня несло неудержимо. Я уже заврался, и дороги назад мне не было.
В общем, я так сыграл песенку, что два весёлых гуся превратились в двух страшных, злых разбойников с большой дороги, а бедная бабуся стала их атаманшей.
Мне оставалось совсем немного до конца. Я уже расправлялся с разбойниками, как вдруг услышал голос учительницы:
– Ты ужасно фальшивишь!
Ага, по-музыкальному фальшивишь, это значит врёшь. Вот теперь правильно – я вру.
– Что с тобой, Сева?
Валентина Михайловна приложила руку к моему лбу:
– Ты здоров?
И тогда я почувствовал, как загорелись мои уши, потом зажглись мои щёки, и вскоре я весь пылал от макушки до кончиков ногтей.
Пощупав мой лоб, Валентина Михайловна установила, что я здоров, и велела мне сыграть «Жили у бабуси два весёлых гуся» с самого начала и, разумеется, правильно.
Я попытался про себя спеть песенку. Ничего не получалось. Я начисто забыл мелодию. Я испортил её, переврал, и остались от песенки, как от бедного козлика, рожки да ножки. Я почувствовал, что никогда не сыграю песенку как надо.
– Начинай, – торопила меня учительница.
И я начал. В общем, это был кошмар пополам с ужасом. Я неутомимо барабанил по клавишам, и выходила у меня сплошная абракадабра. Я мучился, я страдал, но барабанил.
Валентина Михайловна рассердилась:
– Прекрати издеваться над музыкой!
Когда я перестал издеваться, учительница строго сказала:
– Ты сегодня совершенно не подготовился к занятию. Ставлю тебе двойку.
Я проглотил двойку молча. Мне нечего было сказать в своё оправдание. Я получил то, что хотел, но мне ни капельки не было радостно.
– Ты меня огорчил, – сказала Валентина Михайловна. – Ты всегда был такой примерный. Что у тебя произошло?
– Я учу, учу, а у меня ничего не получается, – оправдывался я. – Вы же сами говорили, что у меня средние способности к музыке…
Валентина Михайловна замялась, но потом возразила:
– Ты очень вырос за то время, что мы занимаемся…
Я почувствовал, что учительница колеблется, а значит, надо переходить в наступление.
– Но лауреатом Международного конкурса я никогда не стану, так зачем мне заниматься музыкой?
– Нет, – горячо воскликнула Валентина Михайловна, – музыкой всегда есть смысл заниматься, потому что музыка – это…
Валентина Михайловна развела руки, будто хотела поймать ускользающее слово, и наконец поймала:
– Музыка – это чудо…
Но я не собирался сдаваться. Я решил зайти с другого конца.
– Конечно, музыка – это чудо. И я благодарен вам, что вы учили меня ценить красоту музыки. Но вы же знаете, сколько у меня других занятий. У меня нет ни минуты свободного времени. И если, – я осторожно глянул на Валентину Михайловну, – я буду освобождён от музыки, к которой у меня нет больших способностей, мне сразу станет легче жить… Неужели вам меня не жалко?
– Я всегда восхищалась твоей выдержкой, собранностью, – сказала Валентина Михайловна и задумчиво добавила: – Может, и вправду тебе надо оставить занятия музыкой? Ужасная нагрузка на неокрепший организм…
Я понял, что победил.
– Вы сообщите, пожалуйста, об этом бабушке.
Я поспешно вскочил на ноги, боясь, что Валентина Михайловна передумает.
– Мне было очень приятно у вас заниматься, – сказал я, отворяя двери.
– Мне тоже, ты славный мальчик, – услышал я, когда пробирался по тёмному коридору.
– Передайте привет Юле, – крикнул я на прощанье.
Сколько я занимался – всего ничего, а столько снега намело во дворе.
По-разбойничьи свистела позёмка, снег норовил забраться мне за шиворот, но я ничего не видел и не слышал.
– Вышло, вышло, – распевал я во всё горло. – Вышло, получилось… Ай да Гриша, молодец!
Ночью мне приснились гуси.
Они были ощипаны и пели противными голосами, ужасно фальшивя, песню про самих себя. А на них с печалью глядела бабуся. Я внимательно присмотрелся. Так это же не бабуся, а Валентина Михайловна!
Проницательный взгляд
Перед дверью квартиры, где жил Лев Семёнович, решимость покинула меня. Сперва я летел как на крыльях. Удачи в плавании и музыке, когда мне так ловко удалось обвести вокруг пальца моих учительниц, вдохновили меня на новые проделки.
Но едва я очутился перед дверью квартиры Льва Семёновича, как заколебался. Я знал, что дипломаты – проницательные люди, что они видят человека насквозь. От их взгляда ничего не ускользает. Ну и что с того, что Лев Семёнович на пенсии? Проницательность с годами только возрастает.
Я подумал, что даже Гришу Лев Семёнович раскусил бы с первого взгляда. Не удалось бы Грише провести старого дипломата.
Но стоило мне вспомнить Гришу, как в ушах моих зазвучал его ехидный голос:
«Ну чего трусишь, вундеркинд? Дело движется как по маслу! Ещё усилие – и ты вольный человек».
И я нажал на кнопку звонка. Как всегда, дверь отворил сам Лев Семёнович. Сперва он поинтересовался моим здоровьем и, удостоверившись, что оно вполне благополучное, осведомился о здоровье моих родителей, а также бабушки и дедушки, поинтересовался, как они переносят эту странную зиму, когда то минус, то плюс, то мороз, то оттепель.
Я самым подробным образом, как того и требовал Лев Семёнович, поведал о здоровье своём и всех моих родных. А потом спросил, как себя чувствует Лев Семёнович, на что мой учитель, как всегда, произнёс:
– Здоров дух, здорово и тело.
Лев Семёнович снял с меня пальто и шапку и провёл в узкую комнату, где мы обычно занимались.
Как всегда, сперва учитель попросил меня почитать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41