– Лев Семёнович, дорогой, я ничего не понимаю… Объясните по-человечески…
Я представляю, как расстроился учитель. Ему казалось, что он выразился изящно, а теперь приходилось обыкновенными словами растолковывать то, что и так всем ясно.
– Милая Елизавета Петровна, что тут непонятного? Просто-напросто я оказался никудышным учителем. Я не только ничему не научил Севу, но я разучил, отучил его от того, что он знал. Севины знания английского сейчас ниже, чем они были тогда, когда я стал с ним заниматься. Теперь вам всё ясно?
Бабушка кивнула. Теперь ей было всё ясно.
Пожелав бабушке крепкого здоровья, а мне – настоящих учителей и больших успехов, Лев Семёнович удалился.
А перед визитом старого дипломата был телефонный звонок от Александра Александровича.
А ещё раньше я чуть не утонул в бассейне, и о занятиях плаванием не могло быть и речи.
И что же получается? Была у меня куча учителей, а теперь ни одного. Можно кричать «ура». Но почему такое уныние среди моих родных? Надо радоваться, а не печалиться.
– Столько надежд мы на тебя возлагали, – мечтательно протянула бабушка. – Я думала, доживу до того счастливого дня, когда тебя покажут по телевизору и о тебе все заговорят… Нет, не доживу…
И правда, столько учителей со мной занималось, и всё напрасно. Бабушка так на меня надеялась, а я её подвёл. И мама с папой надеялись, и я тоже их подвёл. Один дедушка на меня не возлагал своих надежд. Хорошо, что хоть дедушку не подвёл.
– Может, с горем пополам окончит восемь классов и пойдёт в слесари-водопроводчики, они прилично зарабатывают. – Мама, как всегда, не поддавалась всеобщей панике. – Впрочем, блестящее будущее водопроводчика не для тебя – на двоечках да троечках далеко не уедешь.
– Тогда уж лучше в футболисты, – воспрянул духом папа. – Или в хоккеисты… Заграничные поездки и всё такое прочее…
Я понимал, что у моих родных произошло крушение надежд.
Но при чём тут я? Таких, как я, миллионы мальчишек и тысячи девчонок. Но их родители не мучают.
Ну что я им сделал? Почему они глядят на меня, как на прокажённого?
Я повернулся и ушёл к себе в комнату.
Если говорить честно, я страшно огорчился, что у меня нет никаких талантов. То есть мне, конечно, ужасно надоело быть вундеркиндом, но в глубине души я надеялся, что хоть какой-нибудь завалящий талантишко у меня отыщется. Не отыскался. Оказалось, что ровным счётом ничего… В общем, нуль без палочки.
Я упал на тахту и уткнулся лицом в подушку.
Вдруг чья-то рука коснулась моего плеча. Я обернулся – дедушка.
– Ты чего тут разлёживаешься? – сердито спросил дедушка. – Мы опоздать можем.
– Куда? – пробурчал я.
– А это ты видел?
Дедушка помахал перед моим носом билетами в кино. Билеты были настоящие – синие с чернильными штампами.
– На что? – я приподнялся и сел на тахте.
– На Чарли Чаплина, – объявил громогласно дедушка.
И мне показалось, что сейчас дверь отворится и в комнату влетит смешной и грустный человек, похожий на мальчишку.
Вскоре я сидел вместе с дедушкой в тёмном зрительном зале и визжал от хохота, глядя на приключения Чарли Чаплина – золотоискателя. А когда я вспомнил, что завтра после школы мы встречаемся с Гришей, я напрочь забыл все огорчения сегодняшнего дня.
Гриша бежит по следу
По-мальчишечьи весело, будто заложив два пальца в рот, свистел ветер. Мороз кусал нос и щёки. Снег скрипел под ногами, как новые неразношенные ботинки. Сжимая в руке автомат, я крался следом за Гришей. Автомат был пластмассовый, ствол красного цвета, а приклад – чёрного.
Гриша в правой руке держал пистолет, а в левой – сразу два поводка, на которых были его собачки – Уголёк и Кнопка. Собаки то тянули в разные стороны, то бежали рядом.
Гриша шипел на них:
– Тише, черти, мы на вражеской территории…
Но собаки не хотели понимать, что они на войне. Они были рады, что Гриша вывел их на прогулку после долгого заточения. Почуяв волю, Уголёк и Кнопка радостно лаяли и носились по снегу.
– Закрой им рот, – попросил я. – Они нас выдадут…
– Что я с ними могу поделать? – расстроился Гриша. – Они совсем не умеют в войну играть.
Крадучись, мы обошли вокруг дома. Наших противников нигде не было. Ничего удивительного, услышав Гришиных собак, они надёжно спрятались.
– Собаки нарочно подыгрывают противнику, – рассердился я. – Они предупреждают его о нашем появлении…
– Тоже скажешь, – обиделся за собак Гриша. – Сам топает, как слон. Тебя за сто километров слышно.
Я не успел ничего ответить Грише, потому что в ту же минуту застрекотал автомат и следом за ним раздался мальчишеский голос:
– Падай, падай! Почему ты не падаешь? Ты же убитый…
Я растерянно глянул на Гришу. Мой друг застонал, гримаса боли искривила его лицо. Он прижал обе руки к груди, стараясь закрыть рану, и стал медленно оседать вниз. Последний раз вскрикнув, он растянулся на снегу, картинно разбросав руки.
– А ты чего не падаешь? Падай, падай, – как заведённый, повторял Андрей – мальчишка, у которого не было двух передних зубов, – то ли сами выпали, то ли потерял на войне.
Я отмахнулся от него и от двух его друзей, которые вовсю строчили по нас из автоматов. Умереть так здорово, как Гриша, я всё равно бы не сумел. Так красиво умирают только в кино. А чего зря валяться в снегу?!
Увидев, что их хозяин лежит неподвижно и не подаёт никаких признаков жизни, собаки завыли. Они хватались зубами за Гришину одежду, тянули изо всех сил, пытаясь поднять своего повелителя.
– Падай, падай, – истошно вопил Андрей. – Гришка, скажи своему вундеркинду, что он убит…
И тут случилось невероятное. Зарычав, Уголёк и Кнопка бросились в атаку на наших врагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41