В подлунной шири царила умиротворяющая торжественность. Архитектор, по молодости своей больше привыкший к свадьбам да товарищеским пирушкам, не понимал, что смерть уже рядом, что тот, кто лежит на прохладной гальке, больше никогда не сможет любоваться лунным вечером, недостаточно оцененным им при жизни.
Первую весточку на пятачок принес Обезьяна: он рассказал о том, что нотариус, такой щупленький, чуть горбатенький, «окочурился на берегу». Когда приехала «Скорая», он уже был на том свете.
— Послушайте, — вещал Обезьяна, — знаете ли вы, что такое человеческая жизнь? Чепуха! Раз, два — и ваших нет!
Слушатели его — любители кофе — согласились с ним в одном: «Раз, два — и ваших нет!» Но что до «чепухи», то это не совсем так. Как это понимать? Значит, работа — чепуха, семья — чепуха, даже и кофе — чепуха?..
— Да! — воскликнул Обезьяна. — Все чепуха!
Кто знал водопроводчика по фамилии Ванача? Нет, не водопроводчика, а газовщика? Водопроводчик — тот другой. А вот газовщик — Ванача! Этот, значит, поставил в двух квартирах газовые баллоны и захотел выпить воды. Совсем недалеко отсюда. У киоска с газированной водой. И только протянул руку за стаканом... А в нем, значит, в Ваначе, косая сажень в плечах, здоров, как биндюжник. И только он это палец к стакану протянул, как тут же свалился.
— Раз, два — и ваших нет! — глубокомысленно повторил Обезьяна.
— Ну, что с того? — угрюмо спросил обросший щетиною Григорий Груапш. Он разминал в пальцах сигарету.
— Как что? — удивился Обезьяна. — Человек вроде птички: он может и на ходу скапутиться.
— Ну, что с того?
Обезьяна обвел слушателей недоуменным взглядом: разве он изъясняется неясно? Разве тут есть о чем спорить? Все же ясно, как день.
— Я не о том, — прохрипел Груапш. — Я насчет «чепухи». Если все подвести под чепуху — тогда живьем в могилу надо лечь. Но жизнь есть жизнь. Так уж она создана. Вот ты, Обезьяна, небось десятку зашибаешь в день? Зашибаешь. Не отрицай. А разве это «чепуха»? Ежели чепуха — гони ее нам. Мы тут с ней быстро разделаемся.
Груапша поддержали хором. Однако Обезьяна не сдавался. Он был философом в той мере, в какой это было необходимо, чтобы пользоваться на пятачке соответствующим авторитетом. А что такое авторитет? Прежде всего доверие к тебе. А кто может не доверять Обезьяне? Только чокнутый, только малахольный. О чем речь?
— Если человек ходит на своих на двоих, — развивал свою мысль Обезьяна, — и ему кажется, что дотянет до ста, а он вдруг тут же скапутится, что это такое? — Он сделал паузу. — Это и есть чепуха!
— Сократ, Сократ, — съязвил Рыжий.
— А почему бы и нет?.. Впрочем, ты, Рыжий, сегодня поешь совсем другую песню, чем раньше.
Кто-то заказал кофе для Обезьяны, и ему принесли чашку с одним куском сахара — такой был его вкус. Да, и холодной воды со льдом принесли. Был будничный полдень, народу на пятачке было немного, и совсем не было настоящих философов, которые имели свой определенный взгляд на жизнь.
Григорий Груапш был нынче мрачен. Он истово курил. По щекам его ходили острые желваки, глаза были влажные, рыжие волосы торчком торчали.
— Вот что я скажу... — Груапш задумался на секунду. — Конечно, человеческая жизнь — копейка. В каком смысле? А в том, что над человеком все время занесен топор. Он ходит, бродит или бегает, вроде Обезьяны, а не замечает того топора или замечать не желает. Но это не дает основания, чтобы жизнь окрестить сплошной чепухой. Тут надо особое понятие иметь и не разбрасываться словечками. «Чепуха»! Это еще что? Вот я побреду домой, к семье. Разве это чепуха? — Груапш еще более помрачнел. — Только не чепуха, — добавил он. — Надо слово другое поискать.
— Давай находи это слово, Рыжий, — начал было Обезьяна.
— И найду, — решительно заявил Груапш. Он оперся локтями на стол, поглядел на пустую чашку, будто собирался гадать на гуще. Но так ничего и не сказал.
Кто-то заметил, что спорить о смысле жизни — все равно что спорить о том, что появилось раньше: курица или яйцо? Раздался дружный хохот, и философы с пятачка положили конец дальнейшему словесному поединку Рыжего и Обезьяны.
— Может быть, вы и правы, — примирительно проговорил Груапш. Он осмотрелся вокруг, но не обнаружил ничего такого, что бы заслуживало его внимания. — Мне хочется задать один вопрос: что знаете вы о спящей реке?
— О чем? — переспросил Обезьяна.
— О спящей реке...
По-видимому, многие из тех, кому довелось быть в этот полдень па пятачке, знали кое-что о спящих реках. Во всяком случае, никто не требовал разъяснений.
— Так вот, — продолжал Груапш, обводя взглядом любителей кофе, — многие видели спящую реку. И я ее видел в детстве, и, может быть, тот, который улыбается, недоверчиво так улыбается... Это для меня ясно: многие видели. А счастье где? Скажите: где счастье?
— В труде, — хихикнул Обезьяна.
— Так. А еще?
— Вот ты и скажи, Рыжий, — раздался чей-то голос.
— Вам все скажи да скажи! А для чего головы и языки у вас? Зачем, спрашиваю? — Рыжий безнадежно махнул рукой. Он принес себе чашку кофе. Попросил у ближайшего соседа по столику сигарету.
В это время к тротуару подкатила легковая машина, из нее вышли молодые женщины в брюках. Темные очки почти начисто скрывали их лица — такие огромные были очки. А за рулем сидел солидного вида чернявый мужчина — может быть, их отец или дядя. Так предположил Обезьяна. Он быстро подскочил к приезжим и с ходу предложил комнату или целую квартиру. И не ошибся: приезжим требовалось именно жилье. Обезьяна выложил все свои предложения, предварительно объявив, в полном соответствии с истиной, что мест в гостиницах нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36