Груапш рядом с ним выглядел чересчур рыжим. И ростом был пониже, и коренаст. Рыжее лицо было в морщинах, пересекающихся чуть ли не под прямым углом. Казалось, кто-то набросил ему на лицо непонятно для чего сотканную грубую сетку. Через эту сетку трудно было распознать некогда неуемного живчика — большого шалуна, если не сказать — хулигана.
— Слушай, Закан, — сказал Груапш, и от него повеяло винным перегаром, — ты совсем исчез с нашего горизонта? Совсем позабыл родные места...
— Да нет, — возразил Пате-ипа, прихлебывая горячий кофе, — просто некогда. Сам знаешь — строительство.
— Ты где-то далеко, говорят.
— Не очень. В Свердловске. Рыжий присвистнул:
— Ничего себе — не очень! Это очень и очень далеко. С нашей, абхазской, точки зрения... На краю света... Что, разве не так?
— Вот что, — сказал Пате-ипа, — мне неудобно: я пью, а ты при сем присутствуешь.
— Не обращай внимания...
— Я пойду к стойке и возьму чего-нибудь.
Груапш махнул рукой. Но на всякий случай поинтересовался:
— Чего бы тебе хотелось?
— Коньяку, например.
— Нету коньяку. Здесь запрещено. А впрочем... — Рыжий подмигнул. — Сейчас сообразим... Тебе бутылочку?
— Именно.
Рыжий поискал кого-то глазами и подозвал к себе молодого человека — маленького, чумазого, с очень белыми зубами и голубыми глазками.
— Эй, Обезьяна, — дружески обратился к нему Рыжий, — а ну-ка, соображай: нужна бутылка.
— Чего? — осклабился Обезьяна, чем-то действительно неуловимо напоминавший нашего далекого предка.
— Чего, чего! — передразнил Рыжий. — Коньяку или водки. Но лучше коньяку.
Пате-ипа сунул Обезьяне десятку, и тот медленно побрел к стойке, которая помещалась в стеклянном павильоне.
— Этот из-под земли добудет, — сказал Рыжий. — Твоя семья здесь?
— Нет, там, на Урале.
— На отдых приехал?
— Нет, померла мать. На днях похоронил.
— Бог ты мой! — воскликнул Рыжий. - Как это случилось? Я ничего и не знал... Прими мое глубочайшее соболезнование. — Он обошел стол, обнял Пате-ипа и поцеловал в щеку.
Потом вернулся на свое место.
— Почему же я все-таки не знал об этом? — сказал Рыжий. — Я непременно пришел бы на похороны.
— Она умерла в деревне. Далеко в горах. У сестры.
— И там же похоронили?.. Пате-ипа кивнул.
Рыжий помолчал немного и вдруг спросил:
— Помнишь, как инжир воровали в твоем дворе?
— Еще бы!
— Твоя несчастная мать гоняла нас. — Рыжий попросил сигарету. Он продолжал: — Мы, помнится, и тогда курили. Покуривали. Особенно я. Послушай, разве это было не вчера?
— Вполне возможно, что вчера.
— Мы курили, ругались матом, по не пили...
— Нет, не пили, — подтвердил Пате-ипа.
— Не такие уж плохие мы были... — Рыжий надсадно закашлялся. Из рыжего он сделался багровым. Его чуть не рвало. Пате-ипа подал ему воды, но тот замахал руками.
— Выпей, — посоветовал Пате-ипа.
— Я дождусь Обезьяны, — сквозь кашель выговорил Рыжий.
— А у Обезьяны есть все-таки имя и фамилия? Человеческое имя?
Рыжий задумался. Немножко пришел в себя. И сказал:
— Кажется, Костя... То есть наверняка Костя. А вот фамилия?.. Логуа, может быть... Но ты не смущайся — зови просто Обезьяной. Он привык и не обижается.
Обезьяна вернулся довольно быстро: из кармана у него торчало бутылочное горлышко. Впрочем, он и не скрывал, того, что в кармане, гордо поставил на стол, позванивая тремя гранеными стаканами.
— Закусывать не будем, — решил Груапш, — запьем водою.
Ближайшие соседи по столикам приметили бутылочку и многозначительными гримасами подбодрили пьющих.Груапш разлил всю бутылку разом по стаканам, никого не обделил — умеючи разлил. А пустую бутылку поставил у своих ног на землю...
— Слушай, Закан, ты всегда был славный малый. А ты, Обезьяна, знай: он мне как брат. Слышишь?
Обезьяна кивнул.
— Раз слышишь — пей! За моего друга и брата. Пате-ипа отпил глоточек. Обезьяна выпил половину.
Груапш опорожнил весь стакан и запил водою.
— А наших ребят помнишь? — спросил он Заканбея.
— Помню. Как не помнить?
Груапш расхохотался. Взялся руками за стол, чтобы не упасть, и хохотал. А почему? — неизвестно.
Обезьяна заказал себе кофе, принес его и поставил перед собой.
— Ты знаешь, почему я смеюсь? — спросил Рыжий Заканбея Пате-ипа.
— Почему, Гриша?
— Я вспомнил, как мы стекла били в одном домишке. В одном веселом домике... Помнишь?.. Недалеко отсюда... На углу...
— Ну как же, как же!
Груапш поинтересовался, не будет ли Пате-ипа допивать свой коньяк. Тот охотно отлил половину Груапшу.
— Закапбей, я был совсем пацан, по мне нравилась одна деваха... Ах-ха-ха! Такая рыжеволосая, с зелеными глазами...
Заканбей Пате-ипа вздрогнул. Быстро проглотил свой коньяк и отпил кофе.
— Послушай, Заканбей, она была нестарая, как ангел, как мармелад, хоть и поношенная! Я разбил оконное стекло, и она мне погрозила красивым кулачком. Она не знала, что я это от любви...
Обезьяна хихикнул. Груапш презрительно взглянул на него. И, помолчав, решительно заявил:
— Больше пить не будем.
— Не будем, — простодушно согласился Пате-ипа, чем весьма огорчил Груапша.
— А ты долго еще пробудешь здесь, Закан?
— Месяц...
— Так мы увидимся?
— Разумеется, Гриша.
— Нам надо о многом поговорить, Закан... — Груапш нехорошо икнул.
Пате-ипа сказал:
— Ты уверен, что та была рыжеволосая, с зелеными глазами?
— То есть абсолютно! — воскликнул Груапш, — А что?
— Нет, ничего. Я так.
— Закан, нам о многом надо поговорить, - Груапш несмелой походкой отошел к соседнему столику,
— Хороший парень, — сказал про него Обезьяна,
— Он пьет много?
— Нет, чуть-чуть, но все время,
— Где работает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36