Последнее, впрочем, он делал больше для самого себя. Драка на палках с глупым ершистым мальчишкой – это единственная битва, которую Том мог теперь себе позволить.
На закате Адриан получал вторую, и последнюю за день, миску каши и пинками отправлялся спать. Том быстро обнаружил, что режим дня у мальчишки ни к бесу не годится: он привык поздно ложиться и поздно вставать, и с этим тоже надо было что-то делать. Впрочем, тут Том действовал не без корысти: вымотанный за день Адриан вырубался, едва улёгшись на дощатый пол (в хижине была только одна лежанка, и Том на правах старшего занял её, выделив своему невольному воспитаннику две медвежьи шкуры и клочок пола), так что Том мог спокойно посидеть на крыльце, разглядывая ночное небо и вдыхая резкий воздух гор. В такие минуты ему очень хотелось затянуться трубкой, но, как выяснилось, все запасы табака он выкурил ещё в прошлом году. В конце концов именно это сподвигло Тома спуститься в долину; впрочем, он и так собирался сделать это – рацион из пшена и репы понемногу вгонял Адриана в чёрную депрессию, а в планы Тома не входило лишать мальчика разума. Совсем наоборот: он хотел, чтобы парень набрался ума, только и всего. Это было трудно, адски трудно. Но также и адски важно, и он знал заранее, на что шёл.
Разумеется, Адриан его ненавидел. Так, как, должно быть, не ненавидел никого и никогда в своей недолгой пока ещё, глупой жизни – даже Индабирана, захватившего его семью, потому что Индабиран был далеко и мучил кого-то другого, а Том был рядом и мучил самого Адриана. Несмотря на обещание Тома, что у них будет время всё обсудить, разговаривали они мало. Том приказывал, Адриан огрызался, получал затрещину и на время затихал, но позже всё повторялось снова. За прошедшие недели поговорить толком им пришлось всего один раз, и то – при не самых заурядных обстоятельствах.
Это случилось в один из первых дней, когда Адриан ещё не до конца оправился от шока, вызванного новым распорядком дня. Тяжелей всего он переносил ранний подъём и больше всего из-за этого возмущался, причём словечки подбирал ядрёные – парень явно слишком много времени проводил с отцовскими солдатами, которые учили его не мечу, а площадной брани. Однажды, нахамив Тому особенно дерзко, он получил в награду звонкую пощёчину, взъярился и, выкрикнув очередное бессмысленное оскорбление, сорвался с места и удрал. Том не кинулся в погоню – мальчишке надо было попытаться сбежать хотя бы раз, чтобы убедиться в бессмысленности этой затеи. Он прождал до полудня и только тогда отправился на поиски. Какой-то частью разума он понимал, до чего рискованно такое равнодушие – за эти пять часов Адриан мог сотню раз сорваться с неверной тропки и полететь в обрыв, мог и просто забрести в расщелину, о существовании которой не знает сам Молог, или провалиться в старую штольню и навсегда остаться там, лишь через много дней приняв мучительную смерть от голода и жажды. И где-то ещё глубже, ещё смутнее Том сознавал, что некая часть его хотела этого, потому что, возможно, так было бы лучше для всех – как было бы лучше, если бы этот мальчик не родился вовсе. Но не родился бы он – родился бы кто-то другой. И остальное естество Тома решительно гнало эти мысли, когда он спускался по горной тропе, осыпавшейся гравием у него из-под ног.
Адриана он нашёл уже под вечер, когда почти стемнело. Как и следовало ожидать, мальчишка пошёл тем путём, что казался самым широким и лёгким, и вскоре упёрся в тупик, из которого был только один лаз – в запутанную систему ущелий и скальных лабиринтов. То, что Том всё-таки нашёл его там, было сродни чуду – а может быть, и знаку богов. Том думал об этом, пока нёс наверх бесчувственное тело мальчика, очень лёгкое, почти невесомое. Именно тогда Том подумал, что парень слишком тощий и слабый, и надо бы заняться его тренировкой. Чтобы, если снова взбредёт блажь сбежать, не упал без сознания посреди дороги.
Кашу на сей раз Том сварил понаваристее и даже, расщедрившись, добавил сушеного мяса. Адриан очнулся к вечеру и долго не мог понять, где находится. Похоже, от прогулки по горам он слегка одурел.
– Проветрился? – поинтересовался Том, силой впихивая ему в руки ложку и горшок с кашей. Адриан тупо уставился на них, потом с жадностью набросился на еду и не отвечал, пока не умёл всё до последней капли. Затем посмотрел на Тома с таким видом, словно готов был вылизать горшок. Более милосердный человек принял бы во внимание нервное истощение и дал парню добавки, но Том был непреклонен. Как-никак, мальчишка провинился, и пострадал исключительно из-за собственной глупости.
– Ну как, понравились здешние пейзажи?
– Ладно, хватит глумиться, – отвернувшись, проворчал Адриан. – Я всё понял. Дороги вниз нет.
– Почему же нет. Есть дорога. Другое дело, что её знать надо. Я вот её знаю, ты – не знаешь. Делай выводы.
– Теперь понятно, почему тут такая глушь, – уныло сказал Адриан. – Тут сам Молог шею свернёт.
– Ну уж нет, как раз Мологу это место – в самый раз. Это, можно сказать, его дом родной. Единственное место в телесном мире, где хозяйствует он, а не Гилас.
Адриан насторожился. Он вообще вздрагивал всякий раз, когда Том заводил речь о Мологе. Богобоязненность была, судя по всему, единственным, что его родичи озаботились в него вложить.
– А ты не знал? – делано удивился Том. – Ведь именно в Уивиелле находится тайное святилище Молога. Не единственное, конечно, но главное – это точно.
– Святилище Молога?! – неестественно высоким голосом переспросил Адриан. И тут же, сорвав голос до хрипоты, сдавленно добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42