– Я возьму!
Успокоился, заулыбался. Он уже принял решение.
– Дело нужное. Домну будем строить, – сказал он твёрдо. – Люди, деньги, материалы – всё трудно. Но найдём. Для такого дела найдём. – И уже у дверей кабинета, прощаясь с Чекиным, он засмеялся и тихо добавил: – Если надо будет, ничего не пожалею. Последнюю рубашку отдам для такого дела.
О совещании у наркома Чекин в институте рассказал коротко. Но слова наркома он повторил. Считал, не ему одному, всему коллективу сказано:
«Последнюю рубашку отдам для такого дела…»

ПОСЛЕ ВЗРЫВА

Место, где будет вестись строительство, выбирают, обычно мучительно и долго. Предлагается множество вариантов: у каждого свои достоинства, свои недостатки. Вспыхивают споры. Кого-то называют «консерватором», получая в ответ обидный упрек в «легковесности».
При строительстве первой в мире кислородной домны всё было по-другому. Без споров. Домну можно было строить только там, где есть кислород. Достаточно мощная кислородная установка имелась лишь на одном заводе в стране – на Чернореченском химическом комбинате. Выбирать было не из чего.
Вариант, подсказанный бедностью, имел много достоинств. Чернореченский комбинат, расположенный недалеко от города Горького, – колыбель русской химии. С него начиналась химическая промышленность России. Опыт, традиции, специалисты – огромное и по тем временам редкое богатство. Кислородный цех комбината строился немецкой фирмой Линде. Конечно, цех устарел. Но имя Линде, создателя первой промышленной установки для получения кислорода методом глубокого охлаждения, гарантировало надежность.
На этот раз решили строить настоящую домну. Специалисты учли производительность кислородного цеха и выбрали подходящие размеры. Объем печи 25–30 кубических метров.
Сразу встала почти неразрешимая проблема – материалы. С материалами было так трудно, что даже нарком тяжёлой промышленности не всегда мог «достать» металл или огнеупоры.
Вездесущие «разведчики» института узнали, что на одном из заводов есть небольшая бездействующая печь. Орджоникидзе помог немедленно. Было дано разрешение демонтировать домну и перевезти её на комбинат. Дело сразу пошло.
К этому времени всё помнящий и всё предусматривающий профессор Чекин привлек к работе металлургов. Найти их было нелегко, металлурги упорно не верили в кислород. Но директор института считал, что нет правил без исключений.
Вадим Всеволодович Кондаков недавно окончил Свердловский металлургический институт. Само по себе это ещё ничего не доказывало. Чекин знал, что есть сколько угодно молодых консерваторов. Однако Кондаков, кроме института, окончил ещё Свердловскую консерваторию по классу рояля. Это говорило о широте интересов, о кругозоре.
– Надеюсь, что консерватория и консерваторы происходят от разных корней? – улыбаясь, спросил его Чекин.
– Боюсь, что от общего, – ответил Кондаков. – Но содержание всё-таки разное.
Имя Кондакова – одного из пионеров применения кислорода в металлургии, крупного инженера – известно специалистам. Однако лишь друзья знали, что есть у него и вторая страсть – рояль. Когда строителям первой кислородной домны бывало трудно (а случалось это часто), им помогал не только металлург, но и пианист…
Николаю Ефимовичу Новосёлову было около пятидесяти лет. Он работал на Кулебакском металлургическом заводе начальником цеха. Цех выполнял план – были и премии, и почёт, и спокойная жизнь. На Чернореченском комбинате, он знал, ничего этого не предвиделось, зато неприятности ожидались в избытке. Когда вывозили домну, Чекин спросил внезапно:
– Может быть, и вы?
Новосёлов усмехнулся:
– Ну, что ж… За компанию.
Из уральского института металлов, где раньше работал Кондаков, на помощь химикам приехал Максим Арефьевич Брылёв. По должности обер-мастер, а по опыту – король доменного дела. Лет ему было за пятьдесят, но держался он молодо. Худой, чёрный, горбоносый, он походил на цыгана. На одной руке у него было шесть пальцев, но это нисколько ему не мешало. Сутулый, как все доменщики, он, если надо, мог работать сутками. Мускулы у него не знали усталости…
Работали бешено. Укладывали на землю трубы кислородопровода. Тянули железнодорожную ветку для подвоза руды и кокса. Проводили водопровод, канализацию. Занимались монтажом домны.
Однажды, когда бетонировали фундамент, ударил мороз. Вода в трубах могла замерзнуть. И тогда рабочие – те, кто кончил работу и сменился, – легли на трубы…
Даже по теперешним темпам строительство было закончено в рекордно короткий срок. Работы развернулись в начале 1932 года, а уже к концу лета печь подготовили к пуску.
На взгляд металлурга, домна выглядела странно. Прежде всего не было кауперов – огромных металлических цилиндров, которые всегда высятся рядом с печью. Кауперы служат для того, чтобы нагревать воздух, «дутье», «Холодное дутье – мертвая печь», это знает каждый доменщик.
Однако конструкторы новой домны были химиками. И рассуждали они по-своему. Горение в кислороде должно идти гораздо интенсивнее, чем в воздухе. Тепла будет больше, и нет надобности в дополнительном подогреве.
Горячий воздух (его температура достигает 600 – 800 градусов) подаётся от кауперов к печи по специально оборудованным трубопроводам. С холодным кислородом предосторожности не нужны. Простые металлические трубы, а местами (страшно сказать!) резиновые шланги – так «несолидно» была оснащена первая кислородная домна.
И вот день пуска. Вернее, три дня, потому что прошло трое бессонных суток, прежде чем печь дала металл.
Стояла редкая по этим местам, жара – термометр в тени показывал 35 градусов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68