однако после смерти Наполеона он попытался обратить в деньги поэтические опыты своего отца, не поняв глубокой философии, которую обличала эта смесь векселей и шарад. Винодел потерял пропасть времени, стараясь добиться признания долгов со стороны герцогов Наварренов и прочих (таково было его собственное выражение), и, не получив ничего, кроме любезного обещания всяческих услуг, возвратился в Сансер, призываемый милым его сердцу сбором винограда. Реставрация вернула знати достаточно блеску, а ла Бодрэ пожелал придать смысл своим честолюбивым замыслам, обзаведясь наследником. Это преимущество брачного союза казалось ему весьма проблематичным, а то бы он так не запоздал; но к концу 1823 года, дожив благополучно до сорока лет, – возраст, который ни врач, ни астролог, ни повивальная бабка не решились бы ему предсказать, – он возымел надежду вознаградить себя за вынужденную добродетель. Однако, если принять во внимание его тщедушное сложение, сделанный им выбор обнаружил такой явный недостаток предусмотрительности, что хитрые провинциалы не могли не заподозрить в этом какого-то глубокого расчета.
Как раз в это время его высокопреосвященство, монсиньор архиепископ Буржский, только что обратил в католичество молодую особу, принадлежавшую к одной из тех буржуазных семей, которые были главным оплотом кальвинизма, но, благодаря то ли своей безвестности, то ли покровительству неба, ускользнули от преследований Людовика XIV. Ремесленники в XVI веке, Пьедеферы10, имя которых напоминает о тех причудливых кличках, какие давали друг другу солдаты Реформации, сделались почтенными суконщиками. В царствование Людовика XVI дела Авраама Пьедефера пошли так плохо, что когда в 1786 году он умер, то двое его сыновей остались в положении, близком к нищете. Один из них, Силас Пьедефер, отправился в Ост-Индию, уступив свою скромную долю наследства старшему брату. Моисей Пьедефер скупал во время революции национальное имущество,11 разрушал, подобно своим предкам, аббатства и церкви и, как это ни странно, женился на католичке, единственной дочери члена Конвента, погибшего на эшафоте. Этот честолюбивый Пьедефер умер в 1819 году, оставив своей жене состояние, расстроенное земельными спекуляциями, и двенадцатилетнюю девочку поразительной красоты. Воспитанная в кальвинизме, эта девочка, согласно обычаю некатоликов брать имена из библии, чтобы ничего не иметь общего со святыми римской церкви, получила имя Дины.
Мадемуазель Дина Пьедефер, помещенная матерью в пансион девиц Шамароль, один из лучших пансионов Буржа, приобрела там известность как своим умом, так и своей красотой; однако над ней первенствовали знатные и богатые девушки, которые и впоследствии должны были играть в обществе гораздо более видную роль, чем какая-то мещаночка, мать которой ждала результатов ликвидации дел Пьедеферов. Быстро сумев обогнать своих подруг в школьных успехах, Дина пожелала также и в жизни быть с ними на равной ноге. И вот она задумала отречься от кальвинизма, надеясь, что кардинал будет покровительствовать своей новообращенной духовной дочери и займется ее будущим. Уже по этому поступку вполне можно судить о преимуществах мадемуазель Дины, которая в возрасте семнадцати лет переменила религию единственно из честолюбия. Архиепископ, проникнутый мыслью, что Дина Пьедефер должна стать украшением общества, попытался выдать ее замуж. Все семейства, куда обращался прелат, испугались барышни с осанкой принцессы, которая прослыла самой одаренной из числа юных особ, воспитанных у девиц Шамароль, и во время торжественных, несколько театральных церемоний раздачи наград играла всегда первую роль. Несомненно, тысяча экю ренты, какие могло приносить имение Ла-Отуа, не разделенное между матерью и дочерью, были пустяком по сравнению с теми расходами, в которые должны были вовлечь мужа личные достоинства такого одаренного создания.
Как только г-н Полидор де ла Бодрэ прослышал об этих подробностях, – а о них толковали во всех гостиных департамента Шер, – он явился в Бурж как раз в тот момент, когда г-жа Пьедефер, отъявленная ханжа, и ее дочь почти уже решились подцепить, как говорят в Берри, первого попавшегося молодца, лишь бы он был при шляпе. Если кардинал был очень счастлив встретиться с г-ном де ла Бодрэ, то еще более счастлив был г-н де ла Бодрэ заполучить жену из рук кардинала. Этот человечек потребовал, чтобы его преосвященство дал формальное обещание ходатайствовать о нем перед председателем совета о реализации векселей герцогов Наварренов и прочих и наложении ареста на получаемые ими суммы за конфискованные поместья. Мера эта показалась несколько смелой ловкому прислужнику павильона Марсан; он дал знать виноделу, что им займутся в надлежащее время и в надлежащем месте. Можно себе представить, какой шум поднялся среди сансерцев по поводу безрассудной женитьбы г-на де ла Бодрэ.
– Разумеется, – сказал председатель суда Буаруж, – наш карлик, как мне передавали, очень был задет, услыхав на гулянье, что красавец Мило, товарищ прокурора в Невере, показывая на башенки Ла-Бодрэ, говорил господину де Кланьи: «Все это достанется мне!» – «Но, – возразил наш прокурор, – ведь он может жениться и иметь детей». – «Это ему недоступно!» Можете себе представить, какую ненависть затаил заморыш де ла Бодрэ к великану де Мило.
В Невере существовала мещанская ветвь рода Мило, сильно нажившаяся на торговле скобяным товаром, вследствие чего представителю ее удалось сделать себе карьеру по судебному ведомству, где оказывал ему покровительство покойный Маршанжи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64