Его душило простое негодование.
Пони, в отличие от седока, не особенно нравились слепящая дорога и жаркое тропическое солнце. Долгие четыре часа он неутомимо брел все дальше и дальше, останавливаясь то тут то там, чтобы передохнуть в тени пальмовой рощи или напиться из одного из быстрых ручейков, сбегавших к подножию холмов.
В одиннадцать он свернул с дороги на тропинку, кружившую у известняковых утесов. В трехстах ярдах впереди виднелся низкий, заросший диким виноградом домик, стоявший посреди маленькой лужайки.
Это был дом сеньора Мартина.
Казначей Гарвей Росс остановил пони и некоторое время в полной тишине смотрел на домик. Затем все происшедшее снова всплыло в его памяти, и он удивился редкому очарованию местечка и даже самого домика.
Сразу за ним начиналась роща, прохладная и тенистая. По обе стороны тянулись ряды кофейных деревьев, ярко-белых от бесчисленных цветов; долина отсюда казалась покрытой густо-пурпурными пятнами, то тут то там разбавленными самыми прекрасными цветами на свете.
Надо всем этим великолепием царил густой, отбирающий последние силы аромат лилий.
Но в тот момент казначея занимали лишь его собственные эмоции. Только сейчас он понял, что его развлечение содержит в себе элемент настоящей опасности.
Вполне возможно, именно в это самое время Мартин наблюдает за ним в любое из затененных окошек; возможно, он уже узнал его. Размышляя об этом, казначей тронул своего пони и скрылся за следующим поворотом тропинки.
Там он достал из неудобной кобуры один револьвер и сунул его в карман плаща; предприняв эту меру предосторожности, он развернулся и смело поднялся к дому.
Едва он остановил пони, как дверь перед ним раскрылась и на пороге появилась пожилая женщина.
Казначей спустился на землю, приподнял шляпу и поклонился.
- Я хочу видеть Джеймса Мартина, - произнес он.
Женщина быстро молча взглянула на него.
Потом она спросила низким, хриплым голосом:
- Зачем?
Казначей снова поклонился.
- Я хотел бы сообщить это мистеру Мартину лично, - сказал он. - Он здесь?
- Нет. - Легкий интерес мелькнул на лице женщины, и она добавила: - Вы были его другом?
- Да, - кивнул казначей, про себя благодаря ее за этот вопрос и думая о том, кем она могла быть. - Когда он будет дома?
Вместо ответа, женщина после недолгого раздумья обернулась и громко позвала:
- Мигель!
Через мгновение в дверях появилась обвислая сияющая физиономия.
- Возьми пони, - коротко сказала женщина.
Затем, сделав знак казначею следовать за ней, по дорожке, огибающей дом, женщина пошла к роще.
Казначей интуитивно понял, зачем они идут туда.
Это было в воздухе, в голосе женщины и в ее молчании, и он в тишине пошел за ней по тенистой роще, перешел через шаткий бревенчатый мостик и оказался в другой роще, еще более тенистой, чем первая. Женщина вдруг резко остановилась перед гигантским деревом, и казначей, догнав ее, встал рядом с ней.
Его предположение оказалось верным. У их ног покоилась ровная земляная насыпь, над высокой травой, покрывавшей ее, возвышалась известняковая плита с высеченной надписью:
"ДЖЕЙМС МАРТИН
Умер 22 декабря 1907 в возрасте 24 лет".
Женщина присела на ствол поваленного дерева и в тишине спокойно смотрела на надгробие. Наконец казначей повернулся к ней.
- Значит, - произнес он, - шесть месяцев назад.
Женщина кивнула.
- Я - судовой казначей Росс, военно-морские силы, - продолжил он. Возможно, он рассказывал обо мне. Я знал вашего... его...
- Моего сына, - без всякого выражения откликнулась она.
Надо сказать, казначей был несколько удивлен; ему как-то никогда не приходило в голову, что у Мартина могла быть мать. Он знал, что должен был заговорить, сказать женщине что-нибудь; но он чувствовал, что сказать ему нечего.
Наконец он неловко выговорил:
- Он был хорошим парнем.
Женщина снова кивнула:
- Думаю, да. Он рассказывал о вас. Он говорил, что вы всегда были добры к нему. Думаю, я должна поблагодарить вас.
- Вы не расскажете мне об этом поподробнее? - попросил казначей. - Я имею в виду - о нем, и как он попал сюда, и как он... ну, о его конце.
И он сел рядом с ней и стал ждать.
Женщина начала с горькой улыбкой:
- Теперь я уже могу говорить о нем. Почему-то я больше не принимаю это так близко к сердцу. И это все вина Джимми. Может быть, вы правы. Может быть, он и был хорошим парнем; но почему-то мне казалось, что из него толку не выйдет, - тяжело вздохнув, заключила она.
Казначей поднялся и снова посмотрел на могилу.
Когда женщина заговорила вновь, ее голос звучал так печально, что казначей содрогнулся.
- Он был точно таким, как и его отец. Тот умер, когда Джимми было двенадцать, а остальные были еще малышами. Папаша всегда был кретином, а Джимми - такой же, как и он. И когда я уже умирала от голода и переутомления, Джимми получил от флота эти деньги.
Он назвал их премией. Я так ничего и не поняла. Я в любом случае никогда не хотела, чтобы он шел во флот, но он не слушал меня. И тогда, когда он получил эти деньги, он привез нас всех сюда, где могут жить одни негры. Энни и Том тоже страдали из-за этого. Я много думала об этом, и я не удивлюсь, если он украл эти деньги. Энни и Том не такие. Вы не видели их, проезжая по дороге?
Казначей с усилием повернулся к ней и покачал головой:
- Нет. Но он - он был хорошим работником.
Собственные слова прозвучали в его ушах как чужие, глупо и пусто. Здесь царили лишь прах и боль. Слова были бесполезны.
- Возможно, - продолжила женщина. - Но когда жизнь такой женщины, как я, оказывается разбита мужчиной и его таким же сыном, она не может думать ни о ком из них слишком хорошо.
1 2 3 4