Ты однажды подсчитал с ней эти расходы, но это было до того, как из Италии прибыли портьеры, а также до приобретения ею в Лондоне картин и разных безделушек. Господи, зачем? Она не собиралась устраивать из дома показное шоу, она находила это слишком обременительным для себя. Ты никогда не знал, кого застанешь дома, придя на обед - французского виконта с его косоглазой женой или красного профессора из большевиков. Стол всегда ломился от угощений. Затем в течение месяца ты обедал в клубе, предпочитая это уединение домашнему обеду, Эрма моталась черт знает где, неустанно охотясь за тем, чего никогда не сможет найти.
Ты тоже. Впрочем, ты ничего и не искал. Хотя однажды ты увидел нечто заставившее тебя остановиться посередине тротуара. После слишком обильного ужина в клубе ты вышел, быстро зашагал холодным зимним вечером по Пятьдесят пятой улице и неожиданно на афише "Карнеги-Холл" увидел имя, привлекшее твое внимание: Люси Крофтс. Афиша была огромной, и ее имя было напечатано громадными черными буквами. Ты подошел ближе и дважды перечитал ее выдающаяся пианистка, европейский триумф, первый концерт в Америке...
Концерт должен был состояться на следующей неделе.
Прошло двенадцать лет, подумал ты, это казалось невероятным. Ей почти тридцать лет. Больше тридцати. Эти свободные пряди волос, этот поток волос вокруг нее. У нее были любовники, она целовала мужчин и обнимала их. И мужчины, имевшие ее, зевали и говорили: "Господи, как же я хочу есть!.."
Люси, Люси.
Да, теперь ты зовешь ее. Если бы ты мог вернуть ее - ты же не так много хочешь, правда? Чтобы она пришла сюда, взбежала бы к тебе по лестнице и ты мог бы пригласить и вежливо представить ее - Люси, это...
К
Он поднимался по второму пролету в полумраке, медленно и устало. Поглядывая наверх, остановился и прислушался - оттуда не доносилось ни звука, и он только мог разглядеть смутные очертания выступа стены на следующей площадке и уголок двери напротив - черного хода, которым редко пользовались.
Невольно - привычным жестом, совершенно бессознательным, - его рука скользнула в карман брюк и достала оттуда кольцо с двумя ключами, и так же машинально он отделил один из них и приготовил его, чтобы вставить в скважину замка. Правой рукой он по-прежнему цеплялся за перила, как будто без этой поддержки потерял бы равновесие и рухнул вниз, как марионетка, отрезанная от своей нитки.
Он ощутил в руке ключи и тупо смотрел на них, удивляясь, как они туда попали.
11
"Люси, позволь мне, это твой дублер. Поздравь меня, дорогая".
В тот вечер на концерте ожидание увидеть ее стало невыносимым. Ты приехал заранее, чтобы не пропустить ее появления, и две чопорные матроны справа от тебя сказали друг другу все, что тебе не интересно было знать.
Одна из них слышала, как Люси играла в Вене, а позднее видела ее в Канне; вторая знала ее мужа, который бросил свое имение в Баварии, чтобы быть с ней во время ее гастролей по Америке. Она заявила, что никогда еще не было такого преданного мужа. И так далее в том же духе. К моменту ее появления в этой всемирно известной актрисе не осталось ничего, что связывало бы ее с лугами Огайо и ночами в Кливленде.
Она была невероятно хороша собой, великолепно одета, чудесно сложена и совершенно очаровательна. Аудитория сразу в нее влюбилась. Тебя пронзала дрожь в те мгновения, когда она заканчивала исполнять какую-либо вещь, грациозно кланялась в ответ на аплодисменты; но когда она снова усаживалась за инструмент и начинала играть, ты чувствовал скуку и безразличие. Опытная женщина, играющая Мясковского при полном зале!
Ты ушел с концерта после первого отделения.
Когда ты увидел ее еще раз, в тот вечер в Париже у Мориса, ты положительно испугался. Эрма еще издали узнала ее в вестибюле и настояла на том, чтобы подойти к ней. Ты тянул ее назад, чуть ли не удерживая за руку.
- Это будет забавно, - настаивала она. - Пойдем, может, она припадет к тебе на грудь и разрыдается. Но как же она восхитительна! И совсем не похожа на твою Деревенскую пастушку, правда, Билл? Все критики безумствуют из-за нее, так что она будет им улыбаться.
Ты до смешного обрадовался, когда Люси и ее компания исчезли за вращающимися дверьми на рю Мон-Табор.
Тот год, проведенный в Европе, был интересным. Вы собирались провести там три месяца, затем остались на шесть и, наконец, на целый год. На этом настояла Эрма.
Она всегда настаивала на том, чтобы самой оплачивать все счета, что было как нельзя кстати, поскольку номера в Морисе, например, стоили две тысячи франков в день. Господи, как она умела тратить деньги! В Алжире она практически подарила кому-то свою "минерву", потому что как-то на узкой дороге в горах Атлас машина заскользила и она заявила, что больше никогда не будет чувствовать себя в ней уверенной.
Да, было интересно, но это было отстраненное, сухое веселье, без вкуса.
Ни одно из тех мест не казалось таким хорошим, как этого можно было ожидать, судя по их названию. Какую, например, радость ты мог найти в Париже, если уже видел его в юности с Джейн! Или в поездке из Перпиньяна в Порт-Вандр, мимо крошечных рыболовецких деревушек, мимо красных и голубых коттеджей, утопающих в виноградниках на террасах холмов. Или в этой кофейне по дороге в Бу-Саада с маленькими черными столиками в выложенном плитками алькове, с пурпурными курами за окном, под миндалем, в ожидании крошек...
- Думаю, тебе нужно повидать Германию, - как-то вечером сказала Эрма, когда вы сидели в саду отеля в Вене. - По крайней мере, Мюнхен и Нюрнберг. До конца года еще целый месяц, да и какая разница, если мы проведем здесь не один, а два года?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86