Силу все понимают, сразу отставали, без вопросов, и они с Антониной продолжали ходить дальше.
Волынка эта продолжалась до сегодняшнего дня. Непонятно почему, но именно сегодня, именно здесь, на этой скамейке в обезлюдевшем Октябрьском парке, Антонина вдруг прониклась пониманием, сбросила маску недотроги и сразу стала самой собой. Красивой опытной стервой.
— Ты не бойся, — ласково прошептала она. — Мне не больно.
— Я не боюсь, — хриплым голосом сказал Сергей. — Просто руки вспотели.
— А у меня они никогда не потеют.
Она сложила свою сухую узкую ладошку ковшиком и положила поверх замка Сережиных джинсов, прямо на вздувшийся, горячо пульсирующий бугор — будто птичку поймала.
И сжала легонько. Сергей чуть не взвыл.
— Ладно. А теперь пойдем, — сказала Антонина, убрала руку и встала.
— Куда? — поднял голову Сергей.
— У меня подруга живет на Богатяновке, родители уехали, и она нас пустит хоть до утра…
Вот так. Ясно и понятно. Но чего она тогда привела его в парк, чего сидели, дожидаясь темноты, он даже о замызганных скамейках стал думать… Ну да ладно, какая разница…
Сергей, в котором было метр девяносто росту и центнер с гаком весу, конечно, все сделал так, как она сказала: встал и пошел. Даже рюкзачок ее вызвался поднести — новенький, из мягкой рыжей кожи, с серебряной нашлепкой «Дэниел Рей».
— Спасибо, я сама, — сказала Антонина, забрасывая рюкзачок за плечо. Зато когда Сергей приобнял ее и руку откровенно положил на упругую грудь — не возразила ни словом, ни жестом.
Аллея напоминала туннель с желтыми пятнами света под нечастыми фонарями. Когда они входили в очередной световой круг, девушка слегка отстранялась, но потом вновь прижималась, даже еще плотнее.
— Подожди, ты куда? — вдруг врубился Сергей. — Нам в другую сторону!
— Я в туалет хочу! — напряженно ответила Антонина.
— Ну ты даешь! Да здесь за каждым кустом туалет!
— Нет, мне так не нравится…
— Ну ты даешь, — повторил Сергей. — Да он небось и закрыт давно!
— Сейчас посмотрим.
Впереди тусклый фонарь освещал каменные ступеньки, вытянутая коробка нужника с загнутыми под прямым углом входами в мужское и женское отделения терялась за деревьями, только отдельными фрагментами угадывались беленые стены. Сергей знал, что они испещрены непристойными надписями. Это было самое глухое место в парке.
По слухам, днем здесь собирались гомосексуалисты и проститутки. А ночью вряд ли кому-нибудь могло стукнуть в голову прийти сюда помочиться. И чего она придумала? Ну да ладно, не важно. Важно сейчас совсем другое…
С удовлетворением собственника Сергей провел ладонью по гибкому телу, чувствуя, как тонкая ткань трется о гладкую кожу, как горячие ягодицы плавно двигаются в такт шагам… Сейчас все его внимание было сосредоточено на этом. И еще на языке, который ныл не переставая, заставляя думать о всяких приятных неожиданностях, которые ожидают там, на Богатяновке.
— Подожди меня здесь, — Антонина направилась к ступенькам. Короткая юбка высоко открывала белеющие в сумерках ноги. Невысокие каблучки открытых босоножек выбили нервную дробь на изъеденных временем плитах, и девушка растворилась в темноте.
И вдруг Серега ощутил опасность. В темноте прятались люди! Он никого не видел и ничего не слышал, но отчетливо почувствовал их присутствие. Очевидно, какое-то первобытное чутье, компенсируя беспомощность зрения и слуха, восприняло напряженные биополя и тепло чужих тел и предупредило об угрозе. Потому что еще со скифско-сарматских времен затаившиеся в темноте чужаки означали только одно — набег, засаду, беду…
— Эй, Антонина, иди сюда! — нарочито грубым и уверенным голосом позвал он. — Счас ребята подвалят, а тебя нет!
— Подождешь! — почему-то зло бросила она. В звенящей тишине до Сергея отчетливо донесся звук вставляемого в замочную скважину ключа.
«Сортир она отпирает, что ли? Совсем стебанулась?!»
Надо было что-то делать, но что именно — Сергей совершенно не представлял. Вдруг ему померещилось… Выставится перед девчонкой полным дураком!
Под ногу попался камень. Действуя инстинктивно, без всякого расчета, Сергей нагнулся, поднял неровную четвертинку кирпича и запустил в кусты. Раздался глухой удар.
— …Твою мать! — разорвал тишину искаженный болью мужской голос. И сразу же другой — холодный и решительный — четко скомандовал:
— Вперед! Свет!
И сразу все переменилось. Темнота ожила, и ожила очень бурно. Из зарослей выпрыгивали быстрые целеустремленные тени, яркие вспышки ослепили Сергея, вначале он подумал — молнии или бесшумные выстрелы, но тут же понял, что это фотоблицы. Вспыхнули прожектора, превращая захудалый общественный туалет в декорацию киносъемок, причем Курлов не был в них даже статистом.
В центре внимания оказалась Антонина: на ней перекрещивались слепящие лучи портативных ламп-фар, ее снимали несколько фотоаппаратов и видеокамера, к ней огромными прыжками неслись затянутые в темное фигуры. Ошалев, она металась по съемочной площадке, двумя руками прижимая к груди свой рыжий рюкзачок с серебряной нашлепкой, словно самую ценную и необходимую вещь. Тем нелогичней выглядело то, что она сделала через секунду: резким движением забросила «Дэниел Рей» в темноту. И тут же ее схватили. Грубо, как в кино банда насильников хватает беззащитную жертву — за руки, поперек туловища, за голову…
Распахнулись двери туалета, и оттуда выскочили еще четверо с портативным прожектором и видеокамерой. Двое бросились за рюкзачком, двое — к Антонине.
— Что вам от меня нужно?! Что нужно?! — истерично верещала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23