— Для кого она у тебя?
— Для невесты, товарищ гвардии лейтенант! Танюшины глаза метнули молнии, и Кулебяко перешёл к делу:
— Махнём не глядя? Даю парабеллум с тремя обоймами.
— Моя невеста штатская, товарищ гвардии…
— Оставь… — Кулебяко поморщился. — Хочешь портсигар-зажигалку?
— Моя невеста не курит, товарищ…
— Тьфу, заладил! — обозлился Кулебяко. — Учти, с чернобуркой не отпущу. Чего за неё хочешь?
— Сапоги… — глядя в сторону, шепнул Митрофанов.
— Моей невесте нужны сапоги, — доверительно сообщил я и, предупреждая вопрос, добавил: — У неё большая нога, с портянкой будет как раз.
Кулебяко побагровел, но глаза Танюши были столь красноречивы, что африканский обмен состоялся, к взаимному удовлетворению.
Сергей Тимофеевич натянул сапоги и любовался ими, улыбаясь.
— Когда в наступление пойдём, не знаете? — поинтересовался Володя.
— Опасаешься, что без нас Берлин возьмут?
— Как раз наоборот, — серьёзно ответил Володя, — пополнение бы нам денька два подкормить, еле на ногах ребята держатся — из освобождённых военнопленных.
Сергей Тимофеевич помрачнел.
— Проводите меня, друзья, и отсыпайтесь: видимо, завтра двинемся дальше. Да, Володя, — спохватился он, — раздобыл для тебя превосходный аккордеон, валялся бесхозный в двух шагах от дома. Воспользуюсь служебным положением и буду возить с собой на штабной машине. Доволен?
— Ещё бы! — обрадовался Володя. — Эх, руки чешутся!
— У меня полный склероз! — ахнув, засмеялся Сергей Тимофеевич и достал из кармана две коробочки. — Утром разведчики принесли Локтеву целый ящик ручных часов — нашли в штабе, и не каком-нибудь, а танковой дивизии «Охрана фюрера»! Как я понимаю — спецзаказ для награждения доблестных эсэсовцев, разгромивших азиатские орды под Берлином. Но от дивизии осталось одно воспоминание. Смирно, товарищи гвардейцы! Получайте часы и заканчивайте войну по московскому времени.
Мы сердечно поблагодарили Сергея Тимофеевича и проводили его до штаба.
И тут, как назло, нам повстречался лейтенант Кулебяко. Уже потом мы узнали, что над ним смеялся весь медсанбат — получив чернобурку, Танюша вспомнила, что ей пора на дежурство, и бежала, не оставив несчастному влюблённому ни малейшей надежды. Кулебяко шёл злой как черт. Увидев на Сергее Тимофеевиче знакомые сапоги, он остановился:
— Так вот кто твоя «невеста»! — прорычал он.
— Здравия желаем, товарищ гвардии лейтенант! — не скрывая насмешки, отчеканил Володя.
Я не удержался и прыснул. Кулебяко бросил на меня многообещающий взгляд и яростно зашагал, шаркая по асфальту разбитыми подмётками.
Но на этом злоключения Кулебяко не кончились.
У самого штаба прогуливался вместе с приятелем сержантом Юра Беленький. Сапоги Сергея Тимофеевича произвели на него большое впечатление.
— Хороши! — Юра поцокал языком. — Где добыли, если не секрет?
Не успел Сергей Тимофеевич раскрыть рта, как я торопливо проговорил:
— Лейтенант Кулебяко достал несколько пар, можешь выменять.
— Ч-черт, — разочарованно почесал в затылке Юра. — Нет у меня никакого барахла…
— Ладно, будут у тебя сапоги, — включаясь в игру, сердечно сказал Володя. — Для Друга делаю, учти. Только сорок второй размер.
— Как раз мой! — заволновался Юра.
— Тогда пойди к лейтенанту и скажи, что Татьяна, мол, из медсанбата велела кланяться и забрать сапоги, которые Кулебяко обещал подарить её мужу на свадьбу.
— Ас чего это Таня будет мне подарки дарить?
— Все дело в чернобурке, которую Кулебяко взял у Тани для своей жены, — вмешался я. — А чернобурка была моя. А сапоги мне велики.
Юра добросовестно все повторил и помчался к лейтенанту за сапогами. Мы, разумеется, тут же отправились за ним, спрятались за угол дома и затаив дыхание ждали развития событий.
Прошло с полминуты, и на крыльцо вылетел взъерошенный и ничего не понимающий Юра. Вслед ему громыхало:
— Я тебе покажу такую чернобурку, что на том свете будет сниться! Смир-рна! Кругом! Шагом марш к чёртовой матери!
Откровенно признаюсь: я сделал все возможное, чтобы об этой истории узнало максимальное число людей.
У БЕЗВЕСТНОГО ОЗЕРА, В ПРЕДПОСЛЕДНИЕ ДНИ
По понтонному мосту мы переправились через Шпрее — холодную речку со свинцовой водой.
Но мы уже знали, что Берлина нам, увы, не видать, что брать его будут другие. Спустя много лет я прочитал в военной литературе, почему так получилось. Оказывается, Гитлер до конца мечтал столкнуть лбами союзников, чтобы из высеченных искр вспыхнул новый пожар. Гитлер оголил свой западный фронт и бросил армию генерала Венка на помощь осаждённому Берлину. Тем самым американцам и англичанам было дано понять: наши главные враги — русские, с вами мы готовы договориться.
Поэтому мы спешили. Мы верили союзникам, но — верь и оглядывайся! — хотели как можно быстрее взять Берлин, чтобы лишить Гитлера всяких иллюзий.
Армия Венка была одной из этих иллюзий. Она рвалась к Берлину, и её нужно было уничтожить. И эту задачу маршал Конев возложил, в частности, на наш взвод.
Вот почему я так и не увидел Берлина, хотя прошёл всего в сорока километрах от его пригородов.
Джек Лондон рассказал про зеркало, глядя в которое человек видит свою судьбу.
Мы даже не в состоянии себе представить чудовищные последствия такого изобретения — будь оно в действительности. Оно привело бы, наверное, к полному потрясению человеческой психики, ибо вся прелесть жизни — в ожидании и надежде, в глубоко запрятанной в каждом из нас — даём мы себе в этом отчёт или нет — вере в бессмертие души.
А стоит ли жить, если ты в зеркале видишь свою разорванную плоть или агонию на госпитальной койке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63