Было одиноко и немного тоскливо — состояние, хорошо знакомое непрофессиональным бродягам, надолго покидающим родной дом. Угнетало и сознание того, что рядом с тобой — близок локоть, да не укусишь! — храпит в каютах живой «материал», которому нет до тебя никакого дела.Я бесцельно бродил по верхней палубе, вновь переживая сцену прощания и втихомолку поругивая себя за безудержный оптимизм, который погнал меня на край света, — настроение, совершенно никудышное для начала дальнего путешествия.И в этот момент я увидел Василия Сидорова. Он стоял у фальшборта, курил и с некоторой скукой смотрел на однообразную водную гладь. Внешность его не назовёшь незаурядной: человек лет сорока, среднего роста, яркий свитер обтягивает широкую грудь, на лице приметнее всего светлые глаза с часто меняющимся выражением: то мягкие, чуть ли не добрые, и вдруг — холодноватые и колкие. Бьюсь об заклад, что девяносто девять из ста физиономистов не определили бы, что перед ними — один из самых бывалых советских полярников среднего поколения.Пожалуй, не было на борту человека, с которым я так страстно желал бы поговорить. Василий Сидоров — это имя не только воскрешало мои воспоминания о дрейфующих станциях, оно ассоциировалось и с легендарным, заветным, необыкновенно ароматным для литератора словом «Восток» — именно так называется расположенная в недоступнейшем уголке Антарктиды станция, начальником которой шёл смотревший на указанную водную гладь человек. В четвёртый раз! А вы представляете, что такое четыре раза зимовать на полюсе холода? Я тогда ещё не представлял, но сознавал, что Сидоров — человек, которому посчастливилось (можете заменить это слово другим, если хотите) мёрзнуть больше любого из живущих на Земле людей. Знал и то, что именно ему довелось зафиксировать минимальную температуру на поверхности нашей планеты: 24 августа 1960 года Сидоров и его друзья, выйдя из домика на метеоплощадку, как зачарованные смотрели на столбик термометра, застрявший у отметки минус 88,3 градуса.И вот этот самый Сидоров стоял в трех шагах от меня. Быть может, в другой ситуации я не рискнул бы просто так взять и подойти, но в экспедиции отношения упрощаются и этикет не требует обязательного шарканья ножкой. Поэтому я подошёл и назвал себя, в глубине души надеясь, что Сидоров вспомнит нашу мимолётную встречу в центре Арктики. Вспомнил! Причём не мои разглагольствования за столом, а пластмассовый, как он выразился, «чемоданчик» для яиц, который по настоятельной просьбе матери я действительно таскал с собой в интересах диеты.Мы посмеялись — отличное начало для разговора, ибо в смехе присутствует нечто такое неуловимое, что вызывает доверие и стимулирует дальнейшее общение.Первый разговор у нас был короткий, но принял абсолютно неожиданный для меня оборот. Услышав, что по договорённости я должен уйти на «Визе» обратно, Василий Семёнович неодобрительно покачал головой.— Зря, — сказал он, и в глазах его, доселе доброжелательных, появился тот самый холодок. — Антарктиду увидеть можно и в кино. В ней пожить нужно. Хотите совет? Прощайтесь с «Визе», перебирайтесь на материк. Уйдёте домой через полгода на «Оби».— Я уже сам об этом подумывал. Но разрешит ли начальство?— Думаю, что да. Начальник экспедиции Гербович, как увидите сами, человек суровый, но покладистый. Скажете ему, что хотите пожить на Востоке, и он…Мои глава полезли на лоб.— На… Востоке? — переспросил я детским голосом.— Прошу прощения, — с лёгкой иронией проговорил Сидоров, — не подумал, что Восток, может быть, не входит в ваши планы.— Какие там к черту планы! — заорал я. — О Востоке я даже мечтать боялся!— И напрасно, — засмеялся Сидоров. — Скажу откровенно: экскурсантов, которые желают просто поглазеть на станцию, чтобы потом прихвастнуть перед приятелями, я на станцию не беру — сами понимаете, лететь от Мирного полторы тысячи километров и каждый килограмм груза на учёте. Но писателя возьму, потому что Восток вашим братом обижен. В своё время мечтал ко мне попасть Смуул, да подвела нелётная погода; правда, шесть лет назад прилетел Василий Песков, но, к превеликому обоюдному сожалению, обстоятельства вынудили его через часок этим же бортом отправиться обратно. И получилось, чти о Мирном написано в нескольких книгах, а про Восток — разве что сенсационные данные о наших морозах и прочих радостях… Да, — спохватился Сидоров, — об условиях жизни на станции знаете? Сердце здоровое? Давление?Я кивнул.— Тогда лады. Буду просить у Гербовича разрешения. Приступайте к знакомству — новая смена почти целиком идёт на «Визе». Кстати, утром я собираю ребят на совещание. Приходите без церемоний, послушайте и окончательно для себя решайте.— Но я уже все решил!— Ну тогда до завтра.Сидоров ушёл, а я, до крайности взволнованный и ошеломлённый неожиданным поворотом своей антарктической судьбы, побрёл на бак, чтобы на холодке привести в порядок нервную систему, ибо каждая клеточка моего организма ликовала и пела. Трагедия с Гамлетом Жизнь не может позволить, чтобы одному человеку во всем бессовестно везло.Поэтому пролив Зунд мы проходили поздно вечером, и замка Гамлета я не увидел.Вместо замка Кронборг в Элсиноре — его очертания.Ладно, хоть очертания, а увидели Замок Гамлета! Это ведь тоже большая удача — своими глазами увидеть контуры места событий, которые дали Шекспиру сюжет для величайшей драмы в истории литературы. Самые эрудированные из нас делились своими знаниями:— Во-он там, в той башне, а может быть, и в другой, Гамлет пронзил шпагой Полония. А в этой или в той дрался с Лаэртом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131