— Может быть, не кто, а что. — Чернышёв задумался, закурил. — Слишком быстро обледенел и потерял остойчивость. Бывает, Паша, люди делают всё, что в их силах, а сил не хватает, и чуда никакого не происходит… Ладно, все это и в самом деле предисловие. Полчаса назад я беседовал по радиотелефону со своим опекуном.— С Васютиным, капитаном спасателя? Чернышёв кивнул.— Мы старинные друзья, водой не разольёшь — как двух сцепившихся кобелей. Так он напомнил про свои полномочия и потребовал, чтоб мы шли в укрытие.— Разве он имеет право приказать?— Приказать, пожалуй, нет, а вот переложить на меня ответственность — вполне. Разговор-то занесён в вахтенный журнал.— Как же наш эксперимент?— А Васютину на него начхать, ему главное, чтоб мы целее были. За эксперимент с него не спросят, а за наше драгоценное здоровье шкуру спустят.— И что же вы ему ответили?— Погоди. — Чернышёв загасил сигарету и прикурил другую. — В связи с этим, Паша, возникает, как ты пишешь в газете, морально-этический вопрос. Помнишь, Перышкин на собрании спросил, сколько льда мы можем набрать?— Вы ответили, что не знаете.— Я и в самом деле не знаю. А теперь представь себе, что я ослушался товарища Васютина и погубил корабль. Кто будет виноват?— Вы.— Правильно. А если подчинюсь и уйду в укрытие, чтоб товарищ Васютин спал спокойно, кому воткнут шило за сорванный эксперимент?— Вам.— Умница! — Чернышёв чмокнул губами. — Догадайся, что ответил своему старинному другу?— Послали его подальше.— Ясновидец! — выдохнул Чернышёв. — Я тебе потом напомню, дашь автограф. Однако тёмный лес только начинается. Мой разговор на мостике слышали, а раз так, весь экипаж знает, что «хромой черт» будет набирать лёд, и шлёт в мой адрес самые наилучшие пожелания. Теперь так. На борту, не считая меня, двадцать четыре человека. Ну собой — дело ясное, а другими я имею право рисковать? Тобой, Зиной, Лыковым? Подумай и скажи.— Щепетильная ситуация.Чернышёв выразительно посмотрел на меня.— Я знал, на что иду, — быстро добавил я. — И другие тоже.— Спасибо, утешил… Значит, так?— Значит, так.— Нынче ведь не война, Паша, — неожиданно мягко сказал Чернышёв. — Тебе хорошо — бобыль, пустоцвет, а Лыкова шесть человек ждут на берегу.— Тогда выходите из шторма. — Я развёл руками: — Не пойму, чего вы хотите.— Хорошо быть на свете нейтральным пассажиром, — позавидовал Чернышёв; вставая. — Ни хрена ты не понял, Паша… Ишь раскачало! К себе спускайся, на мостике и яблоку упасть негде… Стой, забыл! Окалываться начнём — послать за тобой али приказать не беспокоить корреспондента?— Не будь вы, Архипыч, капитаном… — И я захлопнул за собой дверь. Проверка боем (Окончание) Озадаченный и злой, я спустился по трапу и хотел пройти в свою каюту, но меня перехватил Никита.— Выгнали? — спросил я.— Лучше звучит «предложили удалиться», — невозмутимо ответил Никита. — Они намекнули, что без цыплят обойдутся. Так что прошу в наш курятник.Цепляясь за все, за что можно было уцепиться, мы пробрались в салон и уселись в кресла. Судно стремительно взмывало вверх, на мгновение, казалось, застывало и столь долго падало обратно, что замирало сердце.— Кто-то хочет вдавить нас в море, — сказал я. — Тяжёлой лапой.— Хорошее сравнение, — похвалил Никита, — Запишите, вам потом за него заплатят.— Идите к черту, и без ваших шуточек тошно.— Помогает. — Никита достал из кармана валидол. — Хотите?— Самообман… — Я, однако, взял таблетку и сунул под язык. Организм мой слегка взбунтовался: подташнивало и болела голова.— Что он вам заливал? — слишком уж равнодушно спросил Никита. — Наверное, как любит штормовать и бороться со стихией, — догадался он.— Даже речи об этом не было, — сказал я. — Мы решали кроссворд.— Все решили?— Нет, одно слово осталось: спортивная игра из шести букв, начинается на «ф» и кончается на «л».— Трудное слово, ничего похожего не слышал.— Вот мы на нём и споткнулись.Скрывая разочарование, Никита стал протирать очки. Без них его глаза казались совсем не плутовскими, скорее беспомощными. В сущности, он ещё мальчишка, хотя и аспирант. Впрочем, мальчишка, а осмотрительный, из тех, кто не любит делать ошибок — рационалист: станет зятем Корсакова, легко пойдёт по проложенной лыжне. Кто знает, может, это и будет первая его ошибка. Жениться нужно на ровне, расчёт никого счастливым не делал. Ладно, не мне мораль читать, мой-то опыт наверняка ему не пригодится. Я подумал о том, что уже полночь и самое время завалиться в постель, но разве в такую ночь уснёшь?— Вы правы, заснуть не удастся, — сказал Никита.— Черт возьми, — удивился я.— А вы сначала закрыли глаза, потом открыли и чуть развели руками, — весьма довольный эффектом, пояснил Никита. — Люди почему-то склонны видеть чудо там, где имеет место элементарная наблюдательность. И вообще им всегда, во все времена очень хочется какого-нибудь чуда, недоступного их пониманию. Отсюда в прошлом Зевс и Дажбог, а сегодня летающие тарелки. Сыграем партию?— Боюсь вам проиграть, голова побаливает.— Вы боитесь другого. — Никита сделал умное лицо. — Шторма и всех сопутствующих штучек.— Ещё чего!— Зря храбритесь, Павел Георгич, это от незнания. Я же не боюсь признаться, что мне не по себе, мы уже тонн двадцать набрали.— Не так уж и много.— Опять от незнания, — строго указал Никита. — Во-первых, в шторм это довольно много, и во-вторых, Чернышёв решил не окалываться.— Почему же?— Говорит, что людей может смыть за борт, не хочет рисковать.— Значит, так и есть.— Лукавит! Бороться за живучесть судна нужно в любую погоду. Просто хочет набрать побольше льда.— В этом тоже есть логика, — сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72