Главное — понять, сколько льда может набрать корабль, каков предел его остойчивости, как маневрировать в условиях сильного обледенения и где она, критическая точка, за которой — оверкиль.Возглас: «Перевернёшься вверх килем — точно узнаешь!»ЧЕРНЫШЁВ. Мудрое замечание, Чупиков, недаром я с детства уважаю тебя за светлый ум. А вот ты, судя по твоему выступлению, усвоил другое: что на берегу зимой значительно безопасней, чем в открытом море. И те, кто с одобрением твою баранью… — прошу прощения, товарищ председатель! — твою дикую чушь слушали, тоже небось прикинули, что зиму лучше в своих городских берлогах пересидеть. Были морские волки — стали морские зайцы.Шум в зале.ЧЕРНЫШЁВ. Прошу прощения, если кого обидел, я ведь насчёт зайцев для юмора, чтоб вместе с вами посмеяться над весёлой шуткой. Только вот что скажу сразу: раз начали, значит, будем ловить рыбу зимой. Будем, душа из нас вон! А если кто до смерти перепугался, то на берегу тоже дел невпроворот, без работы не останутся. Вот объявление читал: в детских садах требуются воспитательницы.Общий шум, выкрики: «Хромой черт!», «Правильно, так нас!"» «Лишить слова!»ЧЕРНЫШЁВ. Большое спасибо, дорогие товарищи, за дружеские замечания, благожелательное внимание и чуткость. До новых встреч на наших собраниях!Выступление Чернышёва произвело на меня двойственное впечатление.Я не люблю, когда оскорбляют людей, вне зависимости от того, имеются или нет на то основания; я привык думать, что намеренно оскорбить, унизить может лишь человек скверный, с низменными чувствами, испорченный властью над кем-то и собственной безнаказанностью. Я ещё не готов был таким человеком считать Чернышёва, но в обидных насмешках, которыми он осыпал товарищей, угадывалось высокомерное: «Я вот не такой, как вы, я умнее, дальновиднее и смелее». А между тем в зале сидели капитаны, нисколько и ни в чём не уступавшие Чернышёву, — я в этом не сомневался, как и в том, что их сильно задели оскорбительные намёки.Но в то же время я с совершенной ясностью, понял, что Чернышёв выступил таким образом не из одного лишь желания оскорбить и унизить, а для того чтобы резко сменить угол зрения на важнейший вопрос! И слова специально подобрал обидные — в трусости обвинил и огонь на себя вызвал, все для того, чтобы пробудить в капитанах самолюбие, заставить их забыть про мудрую осторожность и припомнить, что без риска никакие большие дела невозможны. А раз так, то выступление Чернышёва можно было трактовать совсем по-иному. Я, во всяком случае, решил пока что категорических оценок не делать, а подождать развитая событий.Неожиданностей, впрочем, не произошло. Атмосфера в зале уже была такова, что предложение Сухотина, из-за которого разгорелся сыр-бор, ожидаемой поддержки не получило. Под одобрительные возгласы и аплодисменты ораторы громили Чернышёва за высокомерие и зазнайство, а тот сидел на своём месте, согласно кивал и, вместе со всеми оглушительно хлопая в ладоши, выкрикивал: «Так ему, злодею! Жарь его по заднице!» Видя, что важное совещание превращается в балаган, председательствующий объявил перерыв, и мы с Ермишиным поспешили в вестибюль, где продолжали кипеть страсти. Разбившись на группки, капитаны возбуждённо спорили; в центре одной из групп мы обнаружили Чернышёва, который, против ожидания, совершенно не паясничал и спокойно отвечал на упрёки в свой адрес.— Но зачем людьми рисковать? — горячился краснощёкий крепыш, в котором я узнал капитана Григоркина. — Вдов, что ли, мало на берегу мыкается? Бери списанный СРТ, оборудуй его датчиками и управляй по радио, приборы на борту и определят критическую массу льда!— Мне этого мало, — возразил Чернышёв, раскуривая трубку. — Я ещё хочу понять, как бороться с нарастанием льда, какие есть средства защиты. Химики, слышал, какие-то лаки предлагают, попробовать надо. И потом, ты знаешь, как в аварийной ситуации быстро определить количество льда на борту? Лично я пока что не знаю. Нет, брат Григоркин, приборы людей не заменят. К тому же,— Чернышёв неожиданно мне подмигнул, — на экспедиции настаивает пресса, сам товарищ Крюков уже местечко в каюте застолбил. Правда, Паша?Все мы бываем исключительно благоразумны, давая советы другим. Для нас это легко и просто — делиться своей мудростью, когда не затрагиваются интересы нашей священной особы. Будь на моем месте другой человек, я толкнул бы его локтем в бок и посоветовал с минуту поворочать мозгами, ибо лучше прослыть тугодумом, чем сразу же раскрыть пасть и совершить непоправимую глупость.Между тем именно так я и поступил. Ермишин потом рассказывал, что я напыжился, как индюк, и не просто ответил, а с чудовищным апломбом изрёк: «Безусловно, Алексей Архипыч, это для меня вопрос решённый». Кем решённый, когда, почему? Спустя мгновение я обзывал себя авантюристом, болваном и последним ослом, но было поздно. Чернышёв, сатанински сверкая глазами, тут же расхвалил меня капитанам («отменнейший журналист, ас, в Москву переманивают!»), соврал, будто моя книжка у него настольная («очерки, а читаешь, как детектив, оторваться невозможно!»), и в заключение объявил, что с таким парнем, как я, не пропадёшь. В этой неумеренной хвальбе слышалась столь откровенная насмешка, что мне бы тут же обратить все дело в шутку, но я лишь зарделся, смущённо хихикнул («Как дамочка от комплимента», — припомнил Ермишин) и следующим вопросом окончательно закрепил петлю на своей шее:— Значит, если экспедиция состоится, возьмёте?— Считай, взял, — кивнул Чернышёв. — Все равно буду набирать балласт. — И, нагнувшись, задышал мне в ухо: — Неужели думаешь, такого леща на берегу оставлю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72