Времени на размышления оставалось немного.Полет на Восток длится шесть часов. Четыре часа назад два «ИЛа» вылетели из Мирного с последним рейсом. Через два часа они будут здесь. Сорок минут уйдёт на разгрузку самолётов, а потом они возвратятся обратно, и лётчики тут же перейдут на «Обь». Капитан Томпсон и так рвёт и мечет из-за того, что лётчики затянули полёты на Восток.Значит, в распоряжении Гаврилова имелось два часа сорок минут.Думал Гаврилов недолго. В критических ситуациях он привык полагаться на интуицию, которая обычно его не подводила. Он считал, что чем больше в таких случаях думаешь, тем больше находишь доводов против риска, а потому нужно действовать, как подсказывает тебе шестое чувство.На фронте Гаврилова не раз обвиняли в том, что он лезет в драку очертя голову. Но как-то так получалось, что именно крайне дерзкие его поступки и приносили успех бригаде. Однажды Гаврилов бросил в атаку свой батальон по ещё не замёрзшему болоту, утопил один танк, но зато с остальными буквально растерзал незащищённый фланг ошеломлённых фашистов. В другой раз в ходе разведки боем Гаврилов углубился по просёлку километров на тридцать в немецкий тыл, натолкнулся на аэродром и расстрелял из пушек восемь готовых к вылету «юнкерсов». И Гаврилов привык, что «случай» работал на пего. Привыкли к этому и люди, с которыми он был связан, как привыкли они и к тому, что самое опасное дело всегда поручали именно ему.Но на этот раз Гаврилов размышлял недолго отнюдь не потому, что опасался отыскать убедительные аргументы против обратного похода: аргументов этих было хоть отбавляй, и главный из них — неизвестность. Никто не ходил в поход по ледяному куполу в это время года, и никакой человеческий опыт не мог подсказать Гаврилову, как поведёт себя техника в условиях крайне низких температур. И не потому размышлял недолго, что слепо верил в свою счастливую звезду и всегдашнюю удачу. С возрастом инстинкт самосохранения одёргивает человека куда чаще, чем в зелёной юности, и Гаврилов в этом смысле не был исключением. Просто он видел с самого начала не два, а лишь один выход из положения: нужно доставить тягачи обратно в Мирный.Гаврилов знал, что его никто не осудит, если он и его ребята возвратятся по воздуху. В конце концов, не они виноваты, что поезд вышел в поход слишком поздно. Оставив тягачи на Востоке, они поступили бы в соответствии с предложением начальника экспедиции, сделанным им из самых гуманных побуждений. Никто не осудит и Макарова, поскольку он, возможно, предотвратил гибель людей. Так что никто не пострадает, и все окажутся правы.Но станция Восток через год будет законсервирована!Это Гаврилов, тоже знал, и знал точно. И представлял себе, как за его спиной полярники будут говорить: «Самолётом, конечно, спокойнее… Сдал старик. Был бы на его месте парень посмелее, не остались бы без Востока!» И эти люди убудут по-своему правы, потому что в конечном счёте оцениваются только результаты. Это, быть может, жестоко, но справедливо.Вот почему для себя Гаврилов видел лишь один выход из положения. Для себя, но не для своих ребят! У них должна быть свобода выбора, как у добровольцев, когда предстоит опасное дело. На фронте Гаврилов иногда так и поступал: излагал обстановку, ничего не скрывая, и предлагал тем, кто хочет идти в разведку, разделить его участь, сделать шаг вперёд.Есть на станции Восток крохотный холл, где стоят два снятых с самолёта кресла и круглый стол, за которым восточники любят поговорить о жизни, выпить чашку чая и забить «козла». Здесь Гаврилов собрал своих ребят, минут за десять рассказал им о своём плане и закончил:— Ну, если есть вопросы, говорите, если нет — кто за, кто против?— Так дело не пойдёт, батя… — возразил механик-водитель Игнат Мазур. Что мы, председателя месткома выбираем? Давай по-честному: или все летим, или все ползём. Голосуй в целом.— Правильно, — поддержал Игната врач-хирург Алексей Антонов. — Сейчас у нас полный комплект. Если несколько человек улетят, как доведём поезд?— Помёрзнем, батя, — проговорил штурман Сергей Попов. — Самолётов не будет, никто не выручит…— Я за предложение брата, — высказался механик-водитель Давид Мазур. Если, допустим, я полечу, а Тошка пойдёт и останется на трассе? Как я буду людям в глаза смотреть?— Бр-р-р! — строя рожи, начал паясничать Тошка Жмуркин, совсем юный стажёр. — Не хочу оставаться на трассе, хочу к тёще на именины!— Цыц! — оборвал его Гаврилов, и Тошка обиженно притих. — Дело пахнет порохом, и пусть каждый решает за, себя, потому что…— …своя шкура ближе к телу, — пискнул неугомонный Тошка и тут же завертел головой в знак того, что больше не будет.— Не такое это дело, чтобы давить на меньшинство, сказал Гаврилов. — Каждый должен решать сам.И вышел, чтобы не давить.Возвращаться самолётом решили трое: механик-водитель Василий Сомов, штурман поезда Сергей Попов и повар Петя Задирако. Это, конечно, создавало большие трудности, но не срывало похода, потому что камбуз брал на себя доктор, тягач Сомова — Тошка, а штурмана мог заменить сам Гаврилов.При общем молчании Сомов, Попов и Задирако пошли в балки за своими вещами.Послышался гул моторов: с небольшим интервалом на полосу один за другим сели два «ИЛ-14».К Гаврилову подошёл Семёнов, начальник Востока и старый друг.— Все судьбу испытываешь, Ваня? — сказал он.— Курева дашь? — спросил Гаврилов. — Пачек бы сто «Шипки» пополам с «Беломором».— Последние рейсы, Ваня!— И банок десять джема, — добавил Гаврилов. — Ну а ежели ещё и сколько не жалко «Столичной», повешу в балке твой портрет и на ночь буду молиться, как на икону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11