Первый из них — Александр Денисенко, командир ЛИ-2, с которым я летал по Чукотке. Он уговорил меня не лететь второй раз в один восточный аэропорт, а именно во время этого рейса, как бы в насмешку над храпящим в гостинице корреспондентом, природа разродилась отличным сиянием. Зубовный скрежет, которым я сопровождал восторженный рассказ вернувшегося Денисенко, поднял на ноги всех обитателей гостиницы: они решили, что ветер сорвал крышу.
Ещё большее преступление совершил Сергей. На станции он заведует полярными сияниями и, как только они появляются, выстреливает в небо целые километры киноплёнки. Сергей регистрирует сияния, составляет карты их распространения — одним словом, помогает учёным уяснить природу этого небесного каприза, которая изучена далеко не достаточно. Но главного Чернышёв не сделал: ночью, когда на часок появилось сияние, он меня не разбудил. Ему, видите ли, показалось, что я слишком сладко сплю — это в моем-то холодильнике, где унты примерзали к полу? Меня слабо утешило, что он понял свою ошибку и обещал следующий раз исправиться. В том-то и дело, что следующего раза не было!
Так я и не увидел полярного сияния. Одно меня успокаивает: ненависть к нему радистов, которые относятся к сиянию как грибник к мухомору — красиво, но вредно. Полярное сияние, оказывается, создаёт многочисленные помехи радиосвязи — вот почему мы с радистами терпеть его не можем, и писать больше о нем не хотим, и нисколько не жалеем, что его не увидели, и пусть его даже больше совсем не будет. Вот как я теперь отношусь к полярному сиянию .
Кроме перечисленных специалистов, на станции работают два механика, две поварихи, три радиста и один начальник, старейший полярник Герой Социалистического Труда Зверев. Во время моего пребывания на станции его замещал молодой Алексей Жинжило.
Так что коллектив молодёжный: за двумя-тремя исключениями, по имени-отчеству здесь никто друг друга не зовёт.
РАЗМЫШЛЕНИЯ В СПАЛЬНОМ МЕШКЕ
Я сделал сразу несколько ошибок. Во-первых, заявил, что завтра утром за мной присылают вездеход и я отбываю на Сомнительную. Так говорить было нельзя. Следовало сказать, что если за мной придёт вездеход, то не исключена возможность, что при известных условиях я выеду из бухты Роджерса в направлении бухты Сомнительная.
Во-вторых, я поторопился отметить на командировочном удостоверении выбытие завтрашним днём. Как выяснилось, это было из ряда вон непростительным легкомыслием.
В-третьих, вечером я обошёл всех новых знакомых я распрощался.
Такую вопиющую самонадеянность Север не мог оставить безнаказанной: какое право имеет человек, существо из плоти и крови, не считаться с настоящим хозяином Арктики?
Меня разбудил вой, нет — истошный рёв взбесившейся атмосферы. Охваченный недобрым предчувствием, я выбрался из спального мешка, торопливо оделся, выскочил на крыльцо — и тут же юркнул обратив: сильнейший ветер швырнул в меня тысячей иголок и чуть не сорвал с головы шапку-ушанку. «Н-да», — сказал я самому себе. Прислушался. Ветер выл тягуче, пронзительно; он вдруг ослабевал на мгновенье, как будто исчерпал свои силы, но то был обман: он лишь отступал — для нового рывка, копил энергию для очередного взрыва. И на дом вновь обрушивались такие неистовые порывы, что я только диву давался, как это можно устоять против столь чудовищной стихийной силы.
Дверь распахнулась, в сени вкатился огромный снежный ком, завертелся, худея на глазах, и в конце концов превратился в закутанного, как младенец, Серёжу Чернышёва.
— С хорошей вас погодой! — весело прохрипел он, отряхиваясь и переводя дух. — Если не ошибаюсь, утром отбываете?
Вопрос, в который Чернышёв вложил весь свой сарказм, я решил оставить без ответа. Мы вошли в тёплый коридор.
— Надолго это, как считаете? — равнодушно спросил я.
— Не думаю, — обнадёжил Сергей. — Недели на две, не больше.
— На две недели? — завопил я. — Ведь меня ждут!
— Ш-ш, все спят… Ну, может, на недельку. А то и дня на три. Слышите, уже ослабевает…
На мой взгляд, пурга усиливалась, но я оценил тактичность собеседника и спросил, куда его, простите» носили черти в такую погоду. Выяснилось, что черти здесь ни при чем. Просто Сергея подняли по тревоге, так как пурга выдула из колхозной больницы все тепло и больные замерзали. Сергей притащил несколько вёдер угля, растопил печь и вернулся спасать остаток ночи. Я поинтересовался, каким образом ему удалось добраться до больницы.
— Это делается очень просто, — разъяснил Сергей. — Нужно распахнуть шубу, вставить вместо стабилизатора пёрышко — и лететь по ветру в своё удовольствие. Дёшево и удобно.
Сергей отправился досыпать, а я залез в спальный мешок и до утра думал о всякой всячине. Вездеход, конечно, за мной не придёт, и на мыс Шмидта, где меня ждут друзья, попасть не удастся. Одним словом, все планы летят кувырком. Придётся их корректировать — в зависимости от обстановки…
А за окном стоял сплошной рёв, в который вплетались прожилки пронзительного свиста, словно в адскую компанию контрабасов попала сошедшая с ума скрипка. Я лежал, курил и думал о том, что чем дальше ухожу от цивилизации с её высшим проявлением — любимой тахтой в моем кабинете, тем больше смещаются представления о комфорте. Лишённый привычных удобств в Черском, я с умилением вспоминал свою обжитую московскую квартиру; валяясь на мешках с рыбой в самолёте, я грезил комнатушкой в Черском, просил у неё прощения за то, что не оценил её по достоинству; вчера, проснувшись от холода, я мечтал о теплом фюзеляже, называл его ласковыми словами и пришёл к выводу, что трудно придумать более приспособленное для жилья место, чем обогреваемый фюзеляж самолёта ЛИ-2.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59