В темноте Азеф одевался. Любовь Григорьевна помогала.
Ц Господи, Господи, Ц шептал Азеф, Ц ты пойми, Люба, ведь если рассветет,
я не уйду от них, знаешь, надо идти на всё, я переоденусь в твое платье…
Ц Ваня, ведь не полезет ничто, Ц дрожа, проговорила Любовь Григорьевна,
Ц Боже мой, какой ужас, какая гнусность, и это товарищи.
Ц Постой, я посмотрю из спальной.
Азеф подошел к портьере, всматриваясь в улицу. По противоположной сторон
е шел народ. Мужчины, женщины застлали Слетова и Зензинова. Но вот они прош
ли. Азеф увидал наискось от дома Ц стоят два господина. «Они». Азеф всматр
ивался, как никогда и ни в кого. «Но что это?» Азеф не верил глазам. Одна из ф
игур, Зензинов, он был выше Слетова, сделала странный жест. Слетов повтори
л жест, оба пошли по бульвару, уходя от квартиры.
Ц Люба, Ц вздрагивая, говорил Азеф, Ц пришла смена, теперь они наверное
на этой стороне, уверен, пришел Савинков, на этой стороне мы их не выследим
. Надо спуститься, из двора посмотреть.
Любовь Григорьевна уж одевалась, накинула платок и ушла через черный ход
.
Азеф остался у портьеры. Сердце билось часто, сильно. Он держал правую рук
у на левой стороне груди. По черной лестнице раздались шаги, почти что бег
. Выхватив из кармана револьвер, Азеф бросился за дверь.
Вбежала Любовь Григорьевна.
Ц Ваня, Ваня, никого нет, никого, Ваня, беги, беги… Азеф держал ее за руки:
Ц Ты уверена? Ты хорошо смотрела? Может быть где-нибудь в подъезде?
Ц Никого, везде смотрела, никого: я остановила за два дома извозчика, он ж
дет, беги, беги.
Азеф быстро оделся. Согнувшись под тяжестью чемодана, сбегала вниз с ним
Любовь Григорьевна. Хотела обнять в подъезде, в последний раз, но Азеф рва
нулся из ворот и, оглядевшись, с чемоданами бросился к извозчику.
Любовь Григорьевна так и не успела его обнять.

11

Это было в пять утра, а в семь по бульвару Гарибальди бегом бежал возмущен
ный Бурцев. Вбежав к Лопатину, в дверях закричал, подняв вверх обе руки:
Ц Герман Александрович! Ужас!
Ц В чем дело?
Ц Упустили. Бежал ночью, Ц опускаясь на стул, проговорил Бурцев.
Шлиссельбуржец тихо качал седой, львиной головой.
Ц Скажем, вернее, не упустили, Львович, а отпустили, Ц проговорил он, горь
ко засмеявшись.
Ц Помилуйте, на что же это похоже! Позавчера группа добровольцев эс-эров
предложила ЦК всё дело ликвидировать собственными силами без всякого д
ля ЦК риска. Так господа Черновы отклонили это предложение: Ц Ради Бога, г
оворят, не вмешивайтесь, вы всё дело испортите.
Ц Что ж там, Ц усмехнулся Лопатин, Ц снявши голову, по волосам не плачут
. Давайте-ка, Львович, кофейку выпьем.


ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

1

В газетах всего мира писали об Азефе. Правда, историю его предательств и р
азоблачения газеты сопровождали фантастическими вымыслами, уголовным
и орнаментами, нелепыми психологическими домыслами. Азефа называли «ин
фернальным типом Достоевского», Бурцева Ц «Шерлок-Холмсом революции».

В русской прессе и в обществе писали и говорили, что предательство было с
ложнее. Что ЦК знал об Азефе многое, но скрывал, ибо Азеф был выгоден парти
и. Незаслуженная грязь летела в ЦК. А после самоубийства боевички Бэлы, за
стрелившейся оттого, что Бурцев по легкомыслию спутал ее с провокаторше
й Жученко, а Чернов слишком длительно ее допрашивал, ненависть боевиков
к ЦК вспыхнула с новой силой. Молодежь взорвала и фраза Савинкова, брошен
ная в пылу споров. Он сказал, что «каждый революционер Ц потенциальный п
ровокатор». Сказал то, чего не хотел сказать, а может быть не удержал подум
анного, он был невменяем: Ц ночи перед виселицей казались ему легче ноче
й после бегства Азефа.
Савинков по ночам ходил по кабинету, курил, садился, вставал, пил, снова хо
дил, похожий на не находящего себе места зверя. Он не думал об ужасе смерти
товарищей на виселицах, о поражении дела, о том, что ЦК смешан с грязью. Он д
умал о том, что им, революционером Савинковым, пять лет играл провокатор А
зеф, как хотел.
Савинков останавливался, сжимая кулаки, бормотал. До чего теперь всё был
о ясно! Выплыли двусмысленные разговоры, осторожные расспросы, неосторо
жные вопросы, нащупыванья, выщупыванья. Иногда Савинкову казалось, что у
него не хватает дыханья. Знал теперь, почему в первом покушении на Плеве о
ни были брошены, почему отстранил убийство Клейгельса, сорвал Дубасова,
зачем в охряном домике отдавал приказание замкнуть ворота Кремля, почем
у была распущена Б. О. Вспоминал, как целовал его мясистыми губами Азеф, от
правляя на виселицу, как выступал Савинков в ЦК, говоря о их усталости и о
совместном сложении полномочий.
«Говорил от имени департамента полиции!», Ц проговорил Савинков вслух
и вдруг рассмеялся.

2

Ночь была тиха. В квартире звуков, кроме шагов, не было. Савинков чувствова
л разбитость, бессилие. «Игра в масштабе государства, быть может в масшта
бе мира, так ведь это ж гениальная игра?» Вместе с ненавистью, позором выпл
ывало страшное чувство восхищения, которое надо было подавить. Ц «Ведь
это ж и есть герой романа, в жизни правимой ветром и пустотой? Сазонов, Кал
яев, Азеф их целует. Бомбу вместе с их руками мечет действительный статск
ий советник, обойденный по службе!» Ц Савинков Ц внутренне смеялся: над
собой, над партией, над ползущим глетчером!
Сидя в куртке и теплых ночных туфлях, он перечел главу романа, кончавшуюс
я размышлениями Жоржа: Ц «А если так, то к чему оправдание? Я так хочу и так
делаю. Или здесь скрытая трусость, боязнь чужого мнения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108