Ц Неверно! Ц страстно перебил Каляев.
Ц Да, да, Ц говорил Савинков, Ц смотрю на тебя, люблю тебя, Янек, но кажетс
я, что другой жизни, другого дела, чем «отдать жизнь» у тебя нет, даже быть н
е может. Аккуратно получать жалованье ты не можешь не только теперь, но да
же и при наступлении социализма. Ты и там принесешь жертву, но какую-нибуд
ь другую, такая уж твоя биология, рожден жертвенником, вот что я чувствую,
Янек. Ты говоришь, народ, социализм, хорошо, ну а что же это за народ? Ведь эт
о же, милый мой, чистый миф! Ведь вот этого лакея, который нам подавал, ты не
любишь? А кого же ты любишь? Ты жертву свою любишь, свою сумасшедшую идею, и
з-за нее и убиваешь Плеве.
На лбу Савинкова надулась толстым червяком жила, перерезавшая лоб попол
ам, глаза горели.
Ц Ты мистик, Янек, ты религиозен по своему, и живешь для смертного своего
часа, в этом всё твое оправдание. А я, Янек, человек другой биологии, я люблю
жизнь, Ц проговорил страстно Савинков, Ц у меня всё было ясно, а вот стар
ичке помешал, спутал карты, подтолкнул в моей любви к жизни, легонько так п
одтолкнул, любишь? говорит, убил, мол, меня за то, что жизнь любишь, сознайся
, говорит, за это ведь убил? ну так и люби дальше, шире, разгонистей, люби во в
сю и не меня только бей, а кого хочешь, потому что не всё ли равно, как и для ч
его убивать, если в конце концов все мы всё равно сдохнем.
Ц Ты лжешь, Борис!
Ц Ми-лый, Я-нек! Ц проговорил Савинков, нагнувшись обнял его и поцеловал
, Ц ну, конечно, лгу! конечно, это спьяну я, ты прав, Ц Савинков смеялся. А ко
нчив смеяться, сказал;
Ц А у тебя, Янек, старичок ничего не оставил? а?
Ц Что оставил, смою своей кровью и кровью нового палача нашего народа. Дл
я меня святыней горит Россия и социализм. Я иду на этот огонь и отдаю себя
радостно. Верь, Борис, наше место недолго останется пустым, наши смерти Ц
почки грядущих цветов.
Ц Понимаю, ты именно «отдаешь» себя, как женщина, не спрашивая ни о чем, мо
жет для мук, но в том-то и сладость, что отдаешь. В тебе Ц исступленная женс
твенность, Янек. Но тебе я не завидую, а есть люди, которым завидую.
Ц Егор?
Ц Иван, Ц сказал Савинков.
Ц Азеф?
Савинков кивнул головой: Ц Ты больше думаешь, Янек, о том, как ты умрешь, а н
е как убьешь. А он Ц обратное. У него душа неседая. Даже души нет, вставлена
революционная машина. Домашняя гильотина. Рубит, а он пальцами отстукива
ет, счет ведет. Жить ничто не мешает. Ни старичке, ни гибель товарищей. Вот я
веду одно дело. А он? Целых три! И задумывается только над тем, как быстрей и
верней убить всех трех. Ничего больше. Концы в воду. Всё на мельницу револю
ции. А там видно будет.
Ц Иван Николаевич по душе мне чужд, Ц сказал Каляев. Ц Я его уважаю, даж
е люблю, за то, что он наша большая сила, сила революции, без него б не осущес
твилось то, что взрывает трон, сотрясает государство, подымает революцию
.
Ц Ты ребенок, Янек, милый ребенок, ты его «уважаешь», «любишь даже», а он по
шлет тебя на смерть, тебя разорвет в клочья, и он даже не почешется, завтра
же тебя забудет.
Ц Идущие не обращают вниманья на падающих, Борис. Если б он оплакивал каж
дого из павших товарищей, как оплакивают некоторые, он не мог бы вести дел
о Б. О. Ты подумай только, какая ответственность? Какая тяжесть лежит на Ив
ане Николаевиче?
Ц Да, да, Ц сказал Савинков, прислушиваясь к граммофону за стеной. Сквоз
ь хохот многих голосов там пело граммофонное сопрано. Оба несколько мину
т просидели молча.
Ц Ты говорил, что в Женеве писал стихи?
Ц Писал, Ц смутившись сказал Каляев.
Ц Прочти.
Ц Тебе не понравится.
Ц Почему? Как называется?
Каляев улыбнулся по-детски. Ц Не знаю еще, может называться «Пусть гряне
т бой».
Ц Длинно. Стихи должны называться коротко.
Ц Можно придумать другое. Каляев стал читать отчетливо и тихо:

Моя душа пылает страстью бу
рной


И грудь полна отвагой боевой.

Ах, видеть лишь свободы блеск пурпурный
Рассеять мрак насилья вековой!
И маску лжи сорвав с лица злодея,

Вдруг обнажить его смертель
ный страх,
И бросить всем тиранам не робея
Стальной руки неотвратимый взмах!

Довольно слез! Пусть грянет б
ой победный!
Народ зовет Ц преступно, стыдно ждать!
Рази ж врага, мой честный меч наследный,
Я весь, весь твой, о родина, о мать!

Облокотясь на стол, Савинков слушал.
Ц Последнее четверостишие слабо, Ц сказал он, Ц а два первых хороши. «М
еч, наследный» плохо.
Ц Я не нашел рифмы, Ц засмеялся, захлебываясь, Каляев. Ц Прочти свое.
Ц Тебе мое не понравится.
Савинков прочел стихотворение, посланное Вере:

Дай мне немного нежности,
Мое сердце закрыто.
Дай мне немного радости,
Мое сердце забыто.

Ц Отчего оно может мне не понравиться? Наоборот, мне очень нравится, Ц с
казал Каляев и помолчав добавил: Ц знаешь что, Борис, ты талантливее меня.

Когда дымы из труб перестали уходить в небо, когда Москва погасла и стали
раздаваться дребезги городовых, оба вышли с темного двора трактира и, пр
ощаясь, обнялись в воротах.

10

Малейшую ухабинку видел с козел кучер Андрей Рудинкин. Ацетиленовые фон
ари взрывали снежную темь. Великокняжеская карета мчалась с Николаевск
ого вокзала. Сергей возвращался из Петербурга, после доклада императору
о принятии курса твердой власти. Каланчевской, Мясницкой, Никольской мча
лась великокняжеская карета. Она была больше кареты Плеве. Старинная, не
мецкой работы, с бронзовыми изогнутыми змеями вместо ручек. С желтыми сп
ицами. Ярким гербом. С сероватой шелковой обивкой внутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108