Почему? Возможно, Фахарра не вызывала опасений, но молодые женщины ужасали его, а молодые мужчины являлись жесточайшим табу. Почему?Немного покопавшись, гранильщица выяснила, что это табу против мужчин — чисто религиозное. На родине Аарона, где почва бедная, а лето короткое, соседи были готовы поджечь урожай при любом оскорблении — реальном или мнимом. Каждый ребенок служил еще одной парой рук, ибо каждая пара рук была на вес золота. А так как однополая чета не производила на свет детей, то подобная любовь перешла из непрактичной в преступную, означавшую кощунство против бога, который, по мнению Фахарры, был упрям как осел в своем представлении о кощунстве. Да и кто, будучи в здравом уме, поверит, что есть только один бог?Кощунство каралось огнем.К несчастью, религиозное воспитание оказалось очень сильным.— Я был наследником клана, — пожав плечами, объяснил Аарон, — а глава клана правит и своими людьми, и священниками.Возможно. Но, глядя, как юноша наблюдает за толпами, проходящими мимо ее садика, Фахарра спросила себя: уж не думают ли священники, что спасают его от огня?От наследника клана к вору. Изрядное падение. И не просто к вору… Там, где другие брели, Аарон танцевал. Где другие падали, он взлетал. Как похлеще опровергнуть отца, чье слово являлось абсолютным законом? Наткнувшись в итоге на ответ, гранильщица обрадовалась. Ее собственный отец был худшей разновидностью лошадиной задницы, и Фахарра ликовала, когда ее умная мать в конце концов развелась с ним. Личный опыт старухи доказывал: один отец может больше испоганить жизнь ребенку, чем все матери, вместе взятые. Фахарра знала, ее теория не лишена предвзятости, но в этом виновен лишь ее отец. Что же сделал отец Аарона, дабы так оттолкнуть от себя сына?Мать юноши умерла при родах.Аарон чувствовал, вернее, его заставили почувствовать, что смерть матери на его совести. Уж не это ли определило безопасность Фахарры в качестве друга? Она слишком стара, чтобы рожать! И гранильщица от всего сердца возблагодарила за это Девять и Одну.Десять месяцев она пробиралась ощупью, просеивая его рассказы, чтобы добраться до того единственного вопроса, который вел ко всем остальным.— Аарон, что случилось с твоей кузиной? Почему умерла Рут?Вор стал таким неподвижным, что сейчас представлял собой тот камень, на скалывание которого Фахарра потратила долгие месяцы.— Мой отец запорол ее до смерти, — произнес наконец Аарон подчеркнуто прозаичным голосом.И затем он исчез — соскользнул с подоконника в ночь, унося с собой собственную темноту.Пресные часы между визитами юноши Фахарра использовала для того, чтобы поднести его прошлое к свету, вывернуть наизнанку, изучить и понять — у нее есть все ответы, кроме одного: что произошло там, в северной стране, столько лет назад, если эта боль до сих пор правит жизнью Аарона?«Мой отец запорол ее до смерти».Это был поверхностный ответ. Он не объяснял ничего, кроме единственного факта: Аарон осел в Ишии, где воры умирают под плетью, в поисках той же смерти, какой умерла его кузина, и когда-нибудь совершит ошибку, которая обеспечит желанный конец.Когда Аарон вернулся, стены его раковины были толще, чем всегда.Теперь гранильщица знала его слабое место, куда нужно направить резец и ударить, но она боялась. «Я — все, что у него есть, — рассудила Фахарра. — Сумею ли я разрушить стены, не разрушив и его самого?» А вслед за этим: «Он — все, что есть у меня. Я не могу им так рисковать».— Эгоистичная, эгоистичная старуха!— Сумасшедшая старуха, — пробормотал Аарон. Гранильщица вздрогнула, поняв, что говорила вслух. Пока она лежала, погруженная в воспоминания, Аарон не шевелился. Теперь царила полная тьма, ни луна, ни звезды не пронизывали черноту, но Фахарра по-прежнему могла видеть в окне его тень на фоне тени ночи. Он перебросил одну ногу через подоконник, сидя наполовину в комнате, наполовину в саду.— Аарон, — промолвила наконец старуха, не в силах сосредоточиться на какой-нибудь одной из множества мыслей, копошащихся в голове, — приходи завтра.Вор впился в нее изучающим, оценивающим взглядом. И — Фахарра не сомневалась — понимающим, что она хочет сказать: ведь только одно и осталось между ними недосказанным.— Хорошо.Затем он долго молчал, прежде чем промолвить:— Завтра.И исчез.Фахарра допила оставшийся на дне осадок и вздохнула. Если Аарон завтра вернется, тогда, возможно, он готов принять боль, сделавшую за него выбор. И, возможно, у нее будет время огранить этот последний камень, ее величайшее творение, прежде чем она умрет.
Аарон пробирался по крышам Ишии почти счастливый, хотя не знал почему. Повиснув на миг на чешуйчатой шее кариатиды, он сиганул вниз на десять футов — с мраморного угла на балконные перила. Его мягкие кожаные башмаки прошуршали по витому железу, а затем, перескочив узкую улочку, он по-кошачьи тихо приземлился на плоскую крышу одноэтажного дома напротив. Убедившись, что его не заметили, юноша быстро прошел по крыше и влез по замысловатой резьбе на примыкающее здание, пока снова не оказался на высоте трех этажей.Пусть другие воры крадутся по переулкам, Аарон предпочитал высокие городские дороги.Через два дома, раскачавшись на флагштоке, юноша спрыгнул на стену вокруг садика Фахарры. Он похлопал по карману — кричащая брошь, усеянная драгоценными камнями, не выпала. Аарон предвкушал, как гранильщица осыплет бранью ювелира, сотворившего это уродство.«Один дурак-ювелир испортит своими оправами больше хороших камней, чем сто полуслепых гранильщиков, страдающих от похмелья».Так говорила старуха.Вор помедлил, вспоминая, что еще она должна сегодня сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95