– Разведен.
Дурашка! Он не замечает, какой прилив энтузиазма вызвал у Розы. Она пускает в ход тяжелую артиллерию: делает умопомрачительные движения, вроде покачивания плечей, при этом ее грудь играет волной, долго не затухающей по причине резонанса и большого объема. Мимо кассы.
– Приятного аппетита! – прощается Иван Дмитриевич, вставая.
– Лена, почему вы не кушаете? – удивляется Роза. – Вы такая худенькая! Обязательно закажите курицу, ее здесь прилично готовят. И расстегаи, рыбное филе тоже вкусное.
Мой желудок отзывается на вкусные речи голодными спазмами. Я решаю дождаться, пока Роза оттрапезничает. Она уйдет, духи выветрятся, а я хоть холодное пожую.
Не тут-то было! Взяла зубочистку, ковыряет в зубах, ждет меня. Я со вздохом поднимаюсь:
– Что-то нет аппетита.
С Иваном Дмитриевичем сталкиваемся в буфете. Поглощаем бутерброды, запиваем соком. Люди воспитанные, о том, что от женщины нестерпимо несет, понятное дело, не говорим. Только переглядываемся и смущенно улыбаемся.
Ужин, завтрак, обед, ужин и так далее – три дня. Голод не тетка, ноги сами ведут в столовую. А там сплошные мучения, привыкнуть невозможно. Едва проветришься – газовая атака – кусок в горло не лезет. Есть простой выход: попроситься за другой столик. Неудобно. Что скажешь диетсестре? Избавьте от соседки, которая духами увлекается? Обидишь человека, ранишь женщину.
У меня нюх овчарки. Я по запаху определяю: провел муж вечер у матушки, у сестры или бесстыдно врет. Сильные ароматы действуют на меня оглушающе, вроде удара дубиной по голове.
Буфетчица уже смотрит на нас с Иваном Дмитриевичем как на умалишенных: после обеда (добавки бери сколько влезет) мы тащимся в ее заведение и жуем всухомятку. Глаза б мои больше не видели бутербродов! Но есть хочется нестерпимо.
Пробовала прийти в столовую раньше Розы. Бесполезно: у нее тоже аппетит отменный, до открытия у дверей маячит. Я изменила тактику. Сторожила за колонной в вестибюле: пусть только она выйдет, прошмыгну и, наконец, горяченького поем. За соседней колонной прятался Иван Дмитриевич.
Фиаско. Сидит, вонючка подлая, добрая душа, уже час почти сидит. Ясно – нас дожидается.
Мы обреченно бредем по проходу между столиками.
– Елена Александровна, – не разжимая губ, торопливо бормочет Иван Дмитриевич, – вы пересядьте за другой столик. Придумайте что-нибудь, ведь совсем оголодаете.
– Намекаете, что у меня фигура узника Бухенвальда? – злым шепотом осведомляюсь я.
– Что вы! – восклицает он в полный голос. – У вас замечательная фигура!
На его возглас народ оторвал головы от тарелок и с любопытством меня оглядывает. Счастливчики! Питаются и горя не знают. А мы точно на заклание ползем. Сели, здороваемся, получаем удар по обонятельным рецепторам. Иван Дмитриевич начинает чихать и сморкаться. Я с тоской смотрю на суп – он пахнет всеми шанелями, вместе взятыми.
Мне кажется, я нахожу простое до гениальности решение: вставить в нос затычки. Товарищу по несчастью, Ивану Дмитриевичу, перед обедом предлагаю два ватных шарика – закупорьте нюхательные каналы.
Никогда не пытайтесь принимать пищу с забитым носом! Два физиологических процесса – дыхание и глотание – взаимосвязаны и параллельно не осуществимы!
Я захлебнулась на третьей ложке харчо. В благом порыве и с немалой силой Роза хлопнула ладонью по моей спине. Я клюнула в тарелку носом, из которого вылетели тампончики. Иван Дмитриевич вскочил, подхватил меня и помчал к выходу.
Он держал меня под мышкой, как баул с костями, ногами до пола я не доставала. Так мы гарцевали по главной аллее. Сквозь судорожный кашель мне удалось провопить:
– Что вы делаете? Как вы смеете! Верните меня на землю!
– Вы не понимаете! – гундосил (затычки в носу!) Иван Дмитриевич, не останавливая бега. – Один известный физик умер, поперхнувшись кашей. Вам срочно нужна врачебная помощь!
Без врачебной помощи я обошлась, вырвалась из рук доброго самаритянина в вестибюле медицинского корпуса. Кашель утих, и я хотела было «поблагодарить» Ивана Дмитриевича, но, увидев его глаза, растерялась. Он возвышался надо мной как Гулливер над Дюймовочкой. Шумно дышал ртом, восстанавливая дыхание, из африкански раздутого носа торчали комочки ваты, и он смотрел на меня… Я никогда не предполагала, что мужские глаза могут излучать столько заботы и доброты. Так смотрела моя собака Долька. В голове родилась шальная мысль: «Сейчас он высунет язык и лизнет мою щеку». Розины духи определенно стали сказываться на деятельности моего мозга.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Иван Дмитриевич.
– Никаких собачьих нежностей! – Я погрозила пальцем, развернулась и ушла.
В номере посмотрела на себя в зеркало – лицо цвета вишни. А еще говорят, у меня малокровие!
* * *
Иван Дмитриевич подловил меня после процедуры под названием кислородные ванны. Замечательная штука, но аппетит возбуждает зверский – теленка бы съела. Зажаренного, на вертеле… В последние дни все мои мечты о кушаньях, сны – исключительно гастрономические.
Мы прогуливаемся по аллее. Первооснову наших страданий деликатно не упоминаем, но обсуждаем, как от нее избавиться.
– Надо что-то делать, – говорит Иван Дмитриевич, – так продолжаться не может. Я приехал сюда работать, статью в научный журнал обязался написать. И не могу за компьютер сесть, потому что от голода страдаю. Послушайте! Давайте напросимся к ней в гости и украдем этот чертов флакон с духами?
– Вы что, не чувствуете? У нее батарея разных флаконов.
– Ничего я не чувствую!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55