Игральные косточки со стуком падают на доску.
Но из всех звуков самым громким является звук песни. Репродукторы, установленные на железных столбах, разносят по всему городу песню о журавле, летящем на родину. А из всех запахов, которыми дышит город, самым могучим является запах яблок. Потому что за каждым домом есть сад и из каждого сада тянет на улицу свои ветви яблоня.
Первым делом мы все пошли в баню. И никогда прежде баня не казалась мне такой благотворной, а горячая вода такой живительной, как после этого похода. Надевая в предбаннике желтые ботинки, я почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Мало ли в Армении черных глаз, но эти черные глаза показались мне знакомыми. Милиционер, хозяин Карая, стоял у входа в парное отделение с мочалкой в руке.
— Как дела? — крикнул я. — Удачным был ваш поиск в горах?
— Кое-какие успехи имеются, — загадочно ответил он и ушел мыться, помахав на прощание мочалкой.
«Ну, поймал!» — решил я и все вспоминал этого Андрея и думал, что вот как бывает: столкнет нас жизнь на мгновение с каким-нибудь человеком, а дальше он исчезнет из виду навсегда, и уж больше о нем ничего не узнаешь. Кто он, этот Андрей? Как жил до встречи с нами? Почему его выслеживал милиционер с собакой?
После бани мы устроили совещание. Тут окончательно выяснилось, что наша группа распадается. Ева хотела с месяц поработать в больнице этого маленького городка, считала, что будущему врачу (она училась в медицинском институте) очень полезно увидеть как можно больше больниц и амбулаторий. Галина Забережная получила на почтамте письмо, которое пришло сюда «до востребования». Друзья по заводу сообщали ей, что в цехе устанавливаются новые станки отечественного производства. Ей хотелось поскорее попасть в Москву, чтобы начать работать на новом станке. Семен Мостовой торопился в Одессу: его теплоход уходил в большое заграничное плавание. Эль-Хан и Сергей Вартанович решили пешком идти дальше — до лагеря какой-то горной научной экспедиции, которую возглавлял профессор Малунц. Эти два человека, кажется, очень понравились друг другу. На мое имя пришла телеграмма из Еревана: вызывал редактор газеты, в которой я работал.
Мы переночевали в гостинице, все номера которой выходили на шаткую дощатую веранду. Утром, попрощавшись с товарищами, я пошел на аэродром. Самолет в Ереван уходил через час.
— Погуляйте пока, — приветливо сказал мне дежурный.
Я обогнул ограду и пошел в поле. Лягу на траву, погреюсь на солнышке, оно утром ласковое, раскрою книгу, а там уж и время подойдет.
Но одно обстоятельство изменило мои намерения. Я услышал грозный собачий лай и пошел на этот звук, приминая ногами густую траву.
Собака с ярко-рыжей грудью и острой мордой была привязана к столбику. Она сидела, выставив вперед могучую грудь, и чуть шевелила по земле хвостом. Перед ней на траве лежали бумажник и ручные часы — лежали, словно на прилавке магазина. Как я понял, пес охранял эти вещи. Я и раньше слышал, что обученная собака хоть целый день будет самоотверженно нести свою сторожевую вахту, но считал все это пустыми россказнями. Теперь я видел это собственными глазами. И в какой момент я попал! Бедному псу приходилось туго. Два парня подозрительного вида пытались завладеть вещами. Один из них — в клетчатой рубахе — подтаскивал к себе бумажник длинной, гонкой палкой. Другой отвлекал пса резкими движениями и выкриками.
«Да ведь это Карай! — подумал я. — Но где же его хозяин?!» И тут я увидел, что в стороне, на траве, лежит какой-то человек, укрывшись с головой ватной телогрейкой. Вот он где, черноглазый милиционер, хозяин Карая! Набегался, устал и спит теперь, а Карай за него отдувайся.
— Эй, что вы делаете! — крикнул я, подходя ближе.
Увидев меня и приняв еще за одного врага, пес непримиримо залаял, заскулил, вытянув морду в сторону своего беззаботного хозяина. Но тот даже не шевельнулся под ватной телогрейкой.
Парень в клетчатой рубахе встретил меня веселой улыбкой.
— Не шуми, — дружелюбно приказал он, — тут наш дружок спит, не мешай ему. Мы над ним подшутим.
— Какие ж это шутки — дразнить собаку?
— Да вот шутим, как умеем. — И он снова взял палку.
Пес рычал. Он зорко глядел на врагов. Подняв верхнюю губу, показывал страшные клыки. Один из парней быстро продвинул палку вперед, другой в это время затопал ногами. Карай, ощетинившись, рванулся на всю длину своей цепи. Казалось, он забыл про вещи, которые должен был охранять.
— Ох! — Парень взмахнул рукой.
Теперь Карай налетел на второго своего врага — и как раз вовремя: схватил палку и вмиг перегрыз ее пополам.
— Вот черт! — сказал парень в клетчатой рубахе и, подняв с земли пиджак, накинул его на плечо.
— Оставьте в покое эту собаку! — потребовал я.
— Да уж и так оставляем…
Карай внимательно смотрел на нас и время от времени трогал лапой бумажник — будто хотел убедиться, что выполнил свой долг.
— Мы уходим, — проговорил один из нападавших, неизвестно к кому обращаясь. — Пусть с этой собачкой кто-нибудь другой поиграет. К ней с пулеметом надо подступать.
И они пошли к аэродрому, посмеиваясь и переговариваясь.
Милиционер все еще спал под телогрейкой. Теперь я остался один с глазу на глаз с собакой. Наконец я смог как следует ее рассмотреть. Красавец зверь! Шерсть густая, чистая, блестящая; глаза овальные, черные, небольшие, но удивительно сторожкие, лапы — толщиной каждая в мужскую руку; посадка головы горделивая; спина широкая, как гладильная доска.
Карай проводил взглядом своих врагов, деланно зевнул и улегся на траву, положив острую морду на вытянутые лапы. Меня он, видимо, разгадал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54