Конечно, Габи не всегда удавалось быть терпеливой с Кэмом. Иногда она была очень близка к тому, чтобы потерять терпение. Тем вечером, когда она заподозрила, что, возможно, беременна, возникла как раз такая ситуация.
На эту мысль герцогиню натолкнула Бетси. Габриель раздевалась, перед тем как ложиться спать, когда ее камеристка заметила:
– У тебя уже должна бы начаться менструация.
Встревожившись, Габриель взглянула на Бетси.
– Точно?
– Неделю назад, – ответила служанка, почему-то очень довольная собой. – У тебя еще ни разу не было задержек, за все время, что ты в Данрадене.
Бетси вопросительно посмотрела на юную госпожу.
– Да, у меня вообще никогда в жизни не было задержек.
Щелкнула дверная задвижка, предупреждая их о присутствии Кэма. Габриель недовольно надула губки, а Бетси расплылась в улыбке.
Глаза герцога горели странным блеском, когда он быстро окинул взглядом жену. Габриель задумалась о том, как много он успел услышать. Когда Бетси извинилась, и Кэм вышел вслед за ней в коридор, Габриель решила, что ее муж подслушал весь разговор.
Когда Кэм вернулся в комнату и небрежно оперся о дверной косяк, глаза Габриель сверкали. В глазах герцога плясали огоньки.
– Ты унизил меня, – заявила Габриель и направилась к кровати, где жертвой ее неудовольствия стали пуховые подушки.
– Я никогда не сделал бы этого намеренно, – ответил Кэм.
Он попытался заключить жену в объятия, но Габриель увернулась от него. Часто дыша, она повернулась к герцогу лицом.
– Я не ребенок. Я взрослая женщина.
– Не могу с этим спорить.
На губах Кэма не было улыбки, но глаза выдавали его.
– Мне казалось, что мы оба решили, что тебе прекрасно подходит эта роль.
Кэм имел в виду признание, которое Габриель сделала посреди ночи в его надежных объятиях: она боялась, что не сумеет стать настоящей женщиной. Герцог убедил жену в обратном самым примитивным способом.
Покраснев при воспоминании о той ночи, Габриель отступила, когда Кэм сделал шаг в ее сторону.
Герцог широко улыбнулся.
– В сущности, насколько я помню, мы сошлись на том, что ты превзошла мои самые смелые ожидания.
– Ты не воспринимаешь меня всерьез.
Габриель топнула ногой и не стала отступать, когда Кэм приблизился.
– Тебе следовало спросить меня, а не мою камеристку о том, что ты хотел знать.
Ухмылка исчезла с его лица, а вместо нее появилась улыбка, которая была наполовину раскаивающейся, наполовину плутовской.
– Прости. Я поступил неправильно. Но я подумал, что ты, возможно, не захочешь, чтобы я об этом знал.
– Конечно, я не хочу, чтобы ты об этом знал, – выпалила Габриель, окончательно теряя терпение. – Ради бога, это всего лишь неделя. Может, это еще ничего не значит.
С сияющими глазами Кэм напомнил жене:
– Но ведь у тебя никогда в жизни не было задержек.
Габриель не смогла стерпеть его шутливого тона и пылко выкрикнула:
– Тебя бы устроило, если бы я забеременела, не так ли? Тогда я не смогла бы карабкаться по стенам, фехтовать… и тому подобное.
Руки Кэма сомкнулись на плечах жены, успокаивая, лаская.
– Тише, любимая, – мягко произнес он. – Ты переживаешь из-за пустяков. И ты никуда от меня не убежишь. Пойдем в постель.
Габриель сопротивлялась усилиям его рук.
– Черт тебя побери, англичанин! Если я захочу уйти от тебя, меня ничто не остановит. Слышишь? Ничто!
– Нет, любимая, – возразил Кэм. – Я остановлю тебя. Даже если ты убежишь на край земли, я найду тебя и привезу обратно. А теперь пойдем в постель.
Кэм подхватил жену на руки. Габриель видела в улыбающихся глазах герцога нежность, но, кроме того, непреклонность, от которой у нее мороз пошел по коже. Габриель охватило чувство беспомощности. Он никогда не поймет, что держит ее рядом с ним. И тут она дала волю слезам. Икая и шмыгая носом, Габриель пустилась в долгие и несвязные объяснения, говоря то по-английски, то по-французски, почему для общества в целом и для нее в частности кто-то сделал бы большое одолжение, если бы упек герцога Дайсона в сумасшедший дом. Путаная речь была щедро пересыпана бранными словами и проклятиями.
Хотя Габриель была уверена, что утешить ее невозможно и что она не способна сейчас ответить на ласки мужа, Кэм оказался непреклонным даже в этой, наиболее интимной сфере их отношений. Проявляя терпение, которое для Габриель было почти мучительным, герцог успокаивал жену. Сдерживая до поры собственную страсть, он неторопливо одаривал ее лаской. От мягких поцелуев Кэма и обещаний наслаждения, которые он вдыхал в губы возлюбленной, у Габи перехватило дыхание. Вздохи стали перерастать в стоны; сердца забились в бешеном ритме; каждый вдох давался тяжелее предыдущего.
«Сейчас я тебе покажу», – думала Габриель. Там, где они оба наиболее уязвимы. Габриель взяла инициативу в свои руки. С неподдельной страстью она осыпала пылающими поцелуями шею и плечи Кэма, не пропуская ни дюйма обнаженной кожи доступной ее губам. Она распростерла руки и чувствительными подушечками пальцев стала медленно гладить его мускулистое тело. Габриель осмелела. Бесстыдно, сладострастно она прикасалась к Кэму так, как никогда не прикасалась раньше, любуясь горячим гладким стволом, который он отдал ласке ее рук.
Любовь в ее сердце переливалась через край.
– Я люблю тебя, люблю, люблю, – шептала Габриель и губы мужа и, все сильнее разгораясь от страсти, показывала ему, насколько сильны чувства, которые она испытывает.
Кэм обезумел от желания. Габриель в мгновение ока снова оказалась на спине. Он накрыл ее собой и широко развел ее колени. Перед тем как войти в нее, он произнес единственные слова, которые она хотела услышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128