Справа от кучера стоял боксер в среднем весе, хотя он никогда не весил меньше двенадцати стоунов, которого именовали Ноттингем Пич.
Эта троица — Ноттингем, кучер и Верзила — полностью блокировала коридор. Лицо кучера, кроме сверкающих глаз, было закрыто шарфом и шляпой. На физиономиях обоих боксеров застыла усмешка. Никто не двигался и не говорил.
Даруэнт остановился, глядя на них. «Если они бросятся на меня сейчас, мне конец, — думал он. — Я не должен пока даже вытаскивать шпагу, чтобы не спровоцировать нападение. Моя игра ведется в расчете на то, что кучер не захочет действовать слишком быстро».
Стянув с рук белые перчатки, Даруэнт сунул их внутрь жилета и медленно двинулся к врагам.
Словно в ответ на его мысли, рука кучера в грубой кожаной перчатке взметнулась вверх, будто останавливая чересчур ретивых псов или удерживая кузнечный молот, подвешенный на паутине.
"Нет, — подумал Даруэнт, — ты не хочешь, чтобы мне сразу проломили череп или сломали позвоночник. Ты намерен обойтись со мной как с мухой, которой медленно отрывают крылья, и сначала натравишь на меня одного из своих громил... "
Даруэнт остановился в трех шагах от противников. Он слышал их дыхание. И теперь четко видел скуластую физиономию Верзилы Хенчмена с оттопыренными ушами и хищно приподнятой верхней губой, видел мощную фигуру Ноттингема Пича, который часто увлекался джином и сейчас был наполовину пьян. Их стриженые головы слегка вытягивались вперед, словно прислушиваясь к какой-то шутке.
Даруэнт не отрываясь смотрел на главного врага. Когда глаза кучера начали двигаться, что могло служить сигналом, он выхватил шпагу из ножен со звуком, какой издает напильник, скользнувший по зубам. В то же мгновение кучер толкнул правым локтем Ноттингема Пича, отдавая безмолвный приказ.
Ноттингем выпрямился, прищурив маленькие глазки. Поверх брюк на нем была только грязная безрукавка из серой шерсти. Цвет его ручищ постепенно изменялся от бледно-розовых бицепсов до ярко-красных кулаков. Подняв кулаки и слегка расставив ноги, он буквально лучился пьяным весельем. Левый кулак слегка разжался, готовясь схватить клинок игрушечной шпаги, а правый слегка подрагивал, явно собираясь спровадить противника в могилу.
Боксер сделал шаг вперед, потом еще один...
Кто-то выкрикнул предупреждение, но слишком поздно.
Выпад Даруэнта был настолько молниеносным, что свет едва успел блеснуть на клинке, но острие пронзило правую руку Ноттингема выше локтя, перерезав артерию. Алая струя забрызгала стоящего рядом кучера. Ноттингем зажал рану левой рукой, но кровь брызнула ему в лицо.
Стоя к нему боком, Даруэнт опустил шпагу. Справа позади находилось большое сводчатое окно. Белая лампочка возле него отбрасывала крошечный блик на клинок.
Ноттингем, придя в себя, вновь поднял кулаки и с ревом бросился на Даруэнта.
Кровь брызнула еще сильнее, испачкав ухо Верзилы Хенчмена. Остановившись, Ноттингем уставился на свой правый кулак, который из ярко-красного становился белым как мел.
— Немедленно перевяжите руку, — предупредил его Даруэнт, — или вы умрете через десять минут.
Ноттингем был почти нечувствителен к боли, свалить его с ног можно было только топором. Но происходящее с ним теперь его озадачивало и пугало.
— Господь всемогущий! — завопил он и помчался назад к южной лестнице. Один из боксеров, стоящих сзади кучера, — Даруэнт различал только стриженую голову и оранжевый шейный платок, — побежал следом, пытаясь его остановить. Ноттингем нанес беглецу свирепый удар левой, отбросив беднягу к закрытой двери ложи. Деревянная панель треснула, как спичка. Боксер влетел в ложу, едва не размозжив себе череп об опрокинутый стол, и рухнул без сознания. Ноттингем скрылся из вида.
— Ну, джентльмены? — произнес Даруэнт. — Кто следующий?
У него упало сердце, когда сзади послышался свист выхватываемой из ножен шпаги, но, обернувшись, он увидел запыхавшегося Элванли с придворной шпажонкой в руке.
— Я же говорил вам... — начал Даруэнт.
— Мой дорогой Даруэнт, — вежливо отозвался Элванли, — я знаю, что вы не нуждаетесь в помощи. Но в то же время...
В то же время левым локтем кучер ткнул в правый бок Верзилы Хенчмена, который, остерегаясь Даруэнта или потеряв голову от ярости, бросился на Элванли.
Атака была опрометчивой. Левая рука боксера, пытающегося схватить клинок, промахнулась фута на полтора. Увернувшись от правого кулака противника, Элванли пронзил ему сердце.
Двое громил, стоящих позади своего хозяина в заплесневелой накидке, видели, как почти чистое острие шпаги выскочило из-под левой лопатки Хенчмена, и слышали, как треснула кость, когда Элванли быстро извлек оружие из тела боксера. Как ни странно, ломкий клинок не треснул.
— Думаешь, ты со мной справился? — зарычал Хенчмен.
Смерть уже покрыла его холодным потом. Но охваченного яростью человека не всегда останавливает даже смертельная рана. Размахивая кулаками, Хенчмен рванулся вперед между Элванли и Даруэнтом. Не задев никого из них, он врезался сначала левым кулаком, а потом всем телом в пыльное окно, которое разлетелось на мелкие осколки.
Факельщики, стоящие у карет на улице, слышали грохот наверху. Желтое пламя их факелов заскользило в разные стороны, как рябь на воде. Шарманка, столь же обычная здесь, как и на Оксфорд-стрит, прекратила играть «Лиллибулеро». Хенчмен рухнул в центр круга, образованного разбежавшимися факельщиками, и больше не шевелился.
— Элванли! — резко окликнул Даруэнт.
— К вашим услугам, дружище.
Две шпаги оставались в боевой позиции.
— Когда я сосчитаю до трех, атакуем их вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79