— Да, — сказала Ева. — Конечно, была.— Он сейчас в Ла Банделетте, знаете?Ева облизала губы.— Да?— Да. Неделю назад он был в баре «Замка». Он довольно много говорил и, помимо всего прочего, сообщил, что вы до сих пор в него влюблены и что он вас вернет во что бы то ни стало, даже если ему придется ради этого открыть нам на вас глаза.Ева не в силах была шевельнуться. Сердце у нее то совершенно замирало, то начинало бешено колотиться. Она просто онемела от этой наглости.Дженис оглядела всех.— Вы помните, — продолжала она, — вечер перед тем, как умер папа?Елена зажмурилась.— Как он тогда вернулся с прогулки, — продолжала Дженис, — такой пришибленный и огорченный? И не пошел с нами в театр? И ни за что не хотел объяснять почему. И ведь только когда ему позвонил антиквар насчет табакерки, он успокоился, верно? И что-то такое он еще сказал Тоби перед нашим уходом в театр, помните? И Тоби тоже стал какой-то странный, да?— Ну и что? — не выдержал дядя Бен, внимательно изучавший свою трубку.— Глупости, — сказала Елена. Но при упоминании о той ночи слезы выступили у нее на глазах и с круглого лица сползли благодушие и румянец. — Тоби так расстроился тогда просто из-за того, что «Профессия миссис Уоррен» — пьеса о… ну, словом, о проституции.Ева выпрямилась на стуле.— Больше всего папа любил гулять по зоологическому саду за «Замком». И вот, если этот мистер Этвуд пошел за ним и сказал ему что-то насчет…Дженис не кончила фразу. Она кивнула на Еву, отводя от нее глаза.— И папа пришел домой — помните? — странный и бледный. Он что-то сказал Тоби. Тоби ему не поверил. Ну вот только представьте себе, что все было так! И — помните? — Тоби не мог заснуть. В час ночи он позвонил Еве. И если он передал ей папины слова? А она пришла сюда выяснять отношения с папой и…— Простите, одну минуточку, — очень спокойно сказала Ева.Она глубоко вздохнула, подождала, пока сможет ровно дышать, и снова заговорила.— Интересно, что же вы обо мне все это время думали? — спросила она.— Ровным счетом ничего! — крикнула Елена, срывая с себя пенсне. — Вы прекрасная, вы лучше всех! О господи, да куда же это опять запропастился мой носовой платок! Просто когда Дженис несет про эту кровь и бог знает про что еще, а вы ее не обрываете, вы не отрицаете…— Да, — сказал дядя Бен.— Но я хочу еще кое-что выяснить, — не унималась Ева. — Что это за обиняки и недомолвки, и вопросы, каких я от вас раньше никогда не слышала? Уж не на то ли вы намекаете, что «Профессию миссис Уоррен» надо бы назвать «Профессией миссис Нил»? Так, что ли?Елена оторопела.— Нет, милая. Ах ты, господи! Конечно, нет!— Тогда в чем же дело? Я знаю, что про меня говорят, во всяком случае, говорили. Все выдумки. Но ведь если мне будут без конца такое твердить, так ведь доведут же до того, что это станет правдой!— Ну, а как насчет убийства? — спокойно спросила Дженис.Дженис обладала детской простотой. Пора, когда она была задавакой, воображалой и с видом умудренной опытности воротила нос от бесхитростных проказ своих сверстниц, у нее уже прошла. Она сидела на низком стуле, обхватив руками колени. У нее дрожали веки и подергивались губы.— Понимаете, — пояснила она. — Мы ведь так вас идеализировали, что…И опять она не докончила фразу. Ева, всей душой расположенная к этим людям, не знала, куда ей деться.— Вы еще любите Неда Этвуда? — допрашивала Дженис.— Нет!— Неужели вы всю эту неделю притворялись? Вы что-то скрыли от нас?— Нет. То есть…— То-то мне показалось, — пробурчал дядя Бен, — что она как-то осунулась. Да ведь и мы все тоже… — Он вытащил перочинный ножик и чистил трубку. Потом он поднял усталые, встревоженные глаза и взглянул на Елену. — Помнишь, Долли?— Что это я должна помнить?— Я возился с машиной. И ничего я такого не сделал, только протянул к ней руку и дотронулся до нее перчаткой, ну кожаной, темной перчаткой, а она чуть в обморок не упала. Перчатка, конечно, была не очень-то чистая. Что верно, то верно.Ева прикрыла глаза ладонями.— Никто не верит россказням, которые про вас ходят, — мягко сказала Елена.— Но сейчас-то мы не о том, — она дышала с присвистом. — Вы так и не ответили на вопрос Дженис. Выходили вы в ту ночь из дому или нет?— Выходила, — сказала Ева.— А кровь? Была на вас кровь?— Да. Немножко.В просторной гостиной, неярко освещенной отсветами уже зашедшего солнца, настала мертвая тишина, которую нарушило лишь сопение дремотно разлегшегося на паркете спаниеля. Даже поскребыванье ножиком в трубке и то прекратилось. Трое в темном (две женщины в черном и мужчина в темно-сером) смотрели на Еву с разной степенью изумления и недоверия.— Ну что вы на меня так смотрите? — крикнула Ева. — Неправда это! Не убивала я его! Я его так любила! Тут недоразумение! Ужасное недоразумение, и не знаю, как его распутать!У Дженис побелели даже губы.— А сюда вы приходили в ту ночь?— Нет, не приходила. Клянусь вам!— Почему же у вас в пижаме был к-ключ от нашего дома?— Ключ был не от вашего дома. Это был мой собственный ключ. Вовсе не от вашего дома! Я давно хотела вам все рассказать про ту ночь. Тогда еще хотела. Только никак не решалась.Ева еще и слова не успела сказать, как уже поняла, сколько злой иронии кроется в том, что ей предстоит им поведать. Кому-то все это, бесспорно, показалось бы забавным. Если насмешливые божества управляли ее судьбой, то теперь они, видимо, за бока держались от смеха. Каждое ее слово отдавало их наглым хохотом.— Я не решалась вам все рассказать, — ответила она, — потому что у меня в спальне был тогда Нед Этвуд. Глава 8 Мосье Аристид Горон и доктор Дермот Кинрос вышагивали по рю дез Анж быстрее, чем хотелось бы коротышке префекту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54