— Может, отложим хоть до завтрака?Дермот ликовал.Он откинулся на выцветшую обивку сиденья и расслабил плечи. Голова у него слегка кружилась от бессонной ночи и от одного открытия, перевернувшего все его построения. Он совсем забыл, что не брит и вид у него, должно быть, ужасный. Он был в восторге, он мог поднять весь мир и спустить с лестницы.— Ну ладно, можно вас и пощадить, — согласился он. — В конце концов, по-моему, главное у меня в руках. Видите ли, миссис Нил, вы сообщили мне очень важную вещь.— Какую?— Вы сообщили мне, кто убийца, — сказал Дермот. Колымага уже словно летела по воздуху, и Ева обеими руками уцепилась за полость.— Но я понятия не имею! — удивилась она.— Знаю. Тем-то так и ценен ваш рассказ. Если бы вы знали, что тогда произошло, то…Он искоса, в нерешительности взглянул на нее.— У меня мелькала догадка, совершенно смутная догадка, — продолжал он, — что я ищу преступника не там, где надо. Это вчера — еще до нашего ужина. Но окончательно я прозрел только во время вашего рассказа за омлетом у папаши Руссе.— Доктор Кинрос, — спросила Ева. — Кто же из них убил?— А вам важно? Не все ли вам равно?— Нет. Но… кто же из них?Дермонт посмотрел ей в глаза.— Вот этого я вам и не скажу.Тут Ева не выдержала. Но гневная тирада так и застряла у нее в горле: на нее смотрели добрые, дружеские, ободряющие глаза, полные прямо-таки пылающего сочувствия.— Послушайте, — продолжал он, — я говорю это не как великий сыщик, старающийся в последней главе ошарашить простофилю. Я это говорю по самым серьезным причинам, какие только могут быть у психолога. Вся тайна, — он коснулся ее лба, — вот тут. У вас в голове.— Ничего не понимаю!— Нет, вы все знаете. Но не отдаете себе в этом отчета. Если я вам скажу, вы взглянете на вещи по-новому. Станете искать объяснений. Пересматривать факты. А это совершенно не нужно. Пока. Все — слышите — все зависит от того, расскажете ли вы о случившемся мосье Горону и следователю в точности так же, как мне.Ева зябко поежилась.— Вот вам иллюстрация, — сказал Дермот, не отрывая от нее глаз. Он вынул из жилетного кармана часы. — Например, что это такое?— Извините, но…— Что я держу в руке?— Часы, господин иллюзионист.— Как вы догадались? Дикий ветер. Тиканья вы не слышите.— Ну знаете ли! Я же вижу, что это часы!— Вот именно. В том-то и дело. А по часам мы к тому же можем определить, — заключил он весело, — что уже двадцать минут шестого и вам, безусловно, хочется спать. Извозчик!— Да, мосье?— В город, пожалуйста.— Да, мосье.Смирного кучера как будто коснулась волшебная палочка. Он развернулся с неимоверной быстротой, наводящей на мысль об ускоренных съемках в кинохронике, когда все вдруг несутся вприпрыжку и сломя голову. Они полетели той же дорогой обратно; над сине-серой водой кричали чайки; и Ева опять заговорила:— Ну а теперь что?— Спать. А потом положитесь на вашего покорного слугу. Вам сегодня предстоит встреча с Гороном и следователем.— Да, наверное.— Про мосье Вотура, следователя, болтают разные ужасы. Но вы его не бойтесь. Они, правда, любят, чтобы все было по правилам, и на допрос меня вряд ли пустят…— Вас там не будет? — крикнула Ева.— Я же не адвокат. Кстати, вам надо взять адвоката. Я пошлю к вам Соломона, — он запнулся. — А что — это так важно, — добавил он, уставясь в спину кучера, — буду я там или нет?— Конечно, важно. Я вас еще не поблагодарила за…— Ну что вы… Так, значит, расскажите им о том, что произошло, в подробностях, как рассказывали мне. Как только ваш рассказ занесут в протокол, я смогу действовать.— А пока что вы будете делать?Дермот долго молчал.— Один человек может подтвердить, кто убийца, — ответил он наконец. — Это Нед Этвуд. Но от него пока толку мало; правда, я тоже остановился в «Замке» и на всякий случай порасспрошу его врача. Нет… — он снова замолк. — Я еду в Лондон.Ева выпрямилась на сиденье:— В Лондон?— На один день. Отсюда летит самолет в десять тридцать, а вечером есть рейс из Кройдона [8], которым я поспею к ужину. К тому времени, если мой план выгорит, я уже буду располагать решающими сведениями.— Доктор Кинрос, и на что вам из-за меня такие хлопоты?— Нельзя допускать, чтобы твоего соотечественника на твоих глазах упекли в тюрьму.— Все шутите!— Разве я шучу? Простите.Усмешка противоречила извинению. Ева рассматривала его лицо. Резкий солнечный свет смутил Дермота, и он поднял ладонь к щеке, как бы пытаясь заслониться. К нему вернулось давно забытое мучительное чувство. Ева ничего не заметила. Она устала, продрогла в своей короткой накидке, и события той ночи вдруг опять мучительно отозвались в ее памяти.— Я, наверное, дико вам надоела, — сказала она, — всеми этими деталями моей интимной жизни.— Сами знаете, что ничего подобного.— Я изливалась совершенно незнакомому человеку, а теперь, при дневном свете, мне просто в глаза вам стыдно взглянуть.— Ну что вы. А для чего же еще я тут? Только можно я задам вам один вопрос — в первый раз?— Конечно.— Как вы собираетесь поступить с Тоби Лоузом?— А как бы вы поступили, если бы вам так вежливо и мило дали отставку? Меня просто-напросто бросили, верно? Да еще при свидетеле.— Вы думаете, что все еще его любите? Я не спрашиваю, любите ли вы, я спрашиваю только, как вы думаете?Ева не отвечала. Лошадиные копыта отбивали звонкую дробь. И вдруг Ева засмеялась.— Не везет мне с замужеством, правда?Она ничего не добавила, а Дермот не стал углубляться. Было почти шесть, когда они добрались до белых, чисто выметенных улиц Ла Банделетты, погруженных в сон, нарушаемый лишь немногими любителями верховой езды спозаранку. Ева закусила нижнюю губу и чуть побледнела, когда они свернули на рю дез Анж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54