Осмелюсь добавить, в надежде на понимание вашего лордства, что явственные припухлости, которые я видел собственными глазами на лице и на теле мастера Чарлза, полностью исчезли к тому времени, как женщина пришла обмывать тело…"
Сердце мое тяжело колотилось, мне было жарко, несмотря на сырость. Перед глазами предстал бледный юноша у окна своей спальни, управляющий, писавший покаянное письмо господину, тени из давних забытых времен возвращались в проклятый дом. Возникла жуткая догадка о том, что сейчас преследует Дина Холлидея.
Я вскочил, причем мышца ноги дернулась от испуга, потому что, клянусь, кто-то прошел мимо двери по галерее. Я лишь краешком глаза уловил движение и сделал несколько шагов, чтобы успокоиться. Каменные цветочницы под окнами? Теперь их тут не осталось, хотя одну, на лестничной площадке, я запомнил. В галерее никого не было.
Вернувшись и бессознательно вытирая руки о пальто, я подумал, не позвать ли Мастерса, не показать ли ему письмо. Но оно как будто меня зачаровало.
"Теперь я с болью и сомнением в сердце обязан по возможности пролить свет на неисповедимые пути Господни. Кое-что я видел собственными глазами, но главное узнал позже — от отца, ибо в год Великой Чумы — 1665 — мне едва минуло десять лет.
Без сомнения, ваше лордство слышали рассказы о тех временах, когда многие ныне живущие не покинули город и все-таки уцелели.
Отец мой, человек достойный и благочестивый, по обычаю, собирал детей и торжественно читал из Псалтыря: «Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, но к тебе не приблизится…» Пришли самые страшные, самые жаркие месяцы — август, сентябрь… Помню, я, даже безвыходно сидя в доме, слышал женские вопли из верхних окон соседних домов, разрывавшие мертвую тишину в городе. Как-то раз мы с сестрой влезли на черепичную крышу головокружительной высоты и увидели жаркое мутное небо, ни одного дымка из камина, людей, торопливо бежавших по улицам, стражников с красными жезлами перед домами, помеченными красным крестом на дверях с надписью: «Боже, смилуйся над нами». Я всего раз видел чумную повозку, выглянув среди ночи в окно. Она остановилась поблизости, звонарь зазвонил в колокольчик, пошел к окну, под которым стоял стражник, в огне факельщика виднелись трупы, покрытые язвами. Грохот тех самых телег слышался еженощно.
Впрочем, то, о чем я скажу далее, случилось позже, Чума, вспыхнувшая в приходе Святого Джайлса, так долго добиралась до нас, что мы думали, будто она совсем не придет, и, возможно, поэтому отец решил, что жизнь наша в наших собственных руках, ибо он толковал знаки и предупреждения Божьи точно так же, как те, кому не столь повезло. По пришествии гигантской кометы, которая неторопливо перемещалась по небу, испуская слабое свечение, он отправился к сэру Ричарду, дедушке вашего лордства, и известил его, что это значит. Это было в апреле.
Отец убедил сэра Ричарда принять меры предосторожности, к которым, как он слышал, прибегло одно голландское семейство с Олдерсгейт-стрит, а именно: вдоволь запастись продовольствием и закрыть дом накрепко, никого не впуская и не выпуская, пока мор не отступит. Сэр Ричард его выслушал, ущипнул себя за подбородок и крепко задумался. У него была любимая жена, которая вскоре должна была разрешиться от бремени, обожаемая дочь Маргарет и сын Оуэн, будущий батюшка вашего лордства. Не решаясь уехать из города с женой на сносях, он сказал — план хороший, и, если чума не ударит назавтра, так мы и поступим.
Вашему лордству хорошо известно, что чума не отступила — нет, лишь сильней разъярилась, переносимая расплодившимися в жару мухами (все птицы улетели из Лондона), двинулась на север, к Холберну, вдоль по Стрэнду и Флит-стрит, нависнув над нами. Люди бежали из зараженного города, как сумасшедшие, таща за собой пожитки в тележках, штурмовали ворота Мэншн-Хаус, резиденции лорда-мэра, требуя пропуска и свидетельства о состоянии здоровья, без которых их не впустили бы ни в один другой город, не позволили бы остановиться ни на одном постоялом дворе. У одних болезнь развивалась медленно — сначала боли, рвота, потом язвы, через неделю смерть в страшных судорогах. У других чума поражала жизненно важные органы без всяких внешних признаков. Они просто падали на улицах замертво.
Тогда сэр Ричард приказал закрыть дом, распустил работников, оставив лишь необходимую прислугу. Он хотел отправить сына и дочь к королевскому двору, который перебрался в Хэмптон, но они не пожелали. На улицу открывалась единственная калитка в стене. Выходившие брали в рот мирру и ладан. Один мой отец храбро вызвался исполнять в городе любые поручения сэра Ричарда. Он мог бы считать себя счастливым, если бы не одно обстоятельство — его сводный брат Луис Плейг.
Честно скажу, мне противно писать об этом человеке, который является мне в страшных снах. Наяву я встречал его лишь два-три раза. Однажды он нагло заявился в дом, требуя позвать управляющего, своего брата, но слуги знали, кто он такой, и прогнали его. Он поймал мою маленькую сестру и на глазах у вышедшего отца больно выкрутил ей руку, со смехом рассказывая о вчерашней казни осужденного на Тайберне. (Должен признаться вашему лордству, он был помощником палача, к ужасу и стыду моего отца, который старался скрыть сей позорный факт от сэра Ричарда.) У него не хватало ни храбрости, ни умения для палаческой должности, он просто стоял рядом и…"
Дальше я опускаю кое-какие чудовищные подробности.
"…Отец мой утверждал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78