Они слишком шумные для нашего дома, к тому же я не хотел беспокоить соседей. Ей разрешалось, конечно, приглашать своих друзей на наши приемы, но она этого не делала. Выяснилось, что она хотела подавать нашим гостям так называемые «коктейли»… — Чуть заметная презрительная улыбка скривила его одутловатое лицо. — Я объяснил ей, что винный погреб Мартелей считается одним из лучших во Франции и что я не имею никакого права оскорблять своих старинных друзей. Это был один из редких случаев, когда мы вообще обменялись хоть словом. Она спросила меня, причем на повышенных тонах, был ли я когда-нибудь молодым. Молодым!…
— Вернемся к моему вопросу, господин Мартель. Вы сказали, что виделись с дочерью за обедом. Было ли ее поведение обычным, или вам показалось, что у нее есть что-то на уме?
Граф, прищурившись, теребил свои длинные усы.
— Я думал об этом потом. Да, я заметил. Она была… расстроена.
— Она ничего не ела! — вмешалась его жена настолько внезапно, что даже Бенколин повернулся и внимательно посмотрел на нее. Полковник говорил очень тихо, и мы оба были удивлены, как она могла услышать его слова.
— Она читает по губам, господа, — объяснил наш хозяин. — Вам нет необходимости кричать… Это правда. Клодин почти ничего не ела.
— Как вы считаете, такое поведение было вызвано возбуждением, страхом или еще чем-нибудь?
— Не знаю. Возможно, всем вместе.
— Она была нездорова, — прокричала мадам Мартель. Ее остренькое личико, которое, наверное, было когда-то красивым, поворачивалось то в одну, то в другую сторону, и она умоляюще смотрела на нас своими блеклыми глазами. — Она уже до этого плохо себя чувствовала. А предыдущей ночью я слышала, как она плакала у себя в комнате. Просто рыдала!
Всякий раз, когда от окна, заливаемого потоками дождя, доносился этот трепещущий, неестественно громкий голос, в котором дрожали слезы, мне хотелось схватиться за краешек стула. Я видел, каких усилий стоит ее бескомпромиссному мужу держать себя в руках; у него опустились уголки рта, а веки нервно подергивались в такт ее словам.
— Я услышала ее плач, встала и пошла к ней в комнату, как делала, когда она была ребенком и плакала в своей кроватке. — Судорожно сглотнув, женщина продолжала: — И она меня не прогнала. Она была со мной ласкова. Я спросила ее: «Что случилось, дорогая? Позволь мне помочь тебе». И она ответила: «Ты не можешь мне помочь, мама, мне никто не может помочь». Весь день она была очень грустная, а вечером ушла…
Опасаясь истерики, полковник Мартель снова резко повернулся к ней; его огромный кулак сжался, пустой левый рукав дрожал. Бенколин старался четко произносить звуки, говоря с его женой.
— Она сказала вам, мадам, что ее тревожит?
— Нет. Нет. Она не захотела.
— У вас не возникло никаких предположений?
— Что? — Непонимающий взгляд. — Предположений? Но что могло тревожить бедную малютку? Нет.
Она всхлипнула. Образовавшуюся паузу заполнил рокочущий, решительный голос ее мужа:
— Еще кое-что я узнал, господа, от Андре, нашего дворецкого. Около половины десятого Клодин позвонили. По-видимому, вскоре после этого она ушла. Она не сказала матери, куда идет, но обещала вернуться к одиннадцати.
— Звонил мужчина или женщина?
— Неизвестно.
— Никто не слышал хотя бы часть разговора?
— Моя жена, разумеется, нет. Но я специально спрашивал об этом Андре. Единственными словами, которые он услышал, были: «Но я даже не знала, что он вернулся во Францию!»
— "Я даже не знала, что он вернулся во Францию", — повторил детектив. — Вы не догадываетесь, к кому относились эти слова?
— Нет. У Клодин было много друзей.
— Она взяла машину?
— Она взяла машину, — подтвердил Мартель, — не спросив у меня разрешения. Ее вернул нам сегодня утром полицейский; мне кажется, она стояла недалеко от музея восковых фигур, где нашли Клодин. Так вот, сударь! — Он медленно ударял кулаком по столу, от чего сотрясалось построенное из костяшек домино сооружение. Полковник посмотрел на Бенколина, и в глазах у него появился сухой блеск. — Так вот, сударь! — повторил он. — Дело в ваших руках. Можете вы сказать мне, почему моя дочь, почему девушка из семьи Мартель была найдена мертвой в музее восковых фигур, в районе сомнительной репутации? Вот что меня больше всего интересует.
— Это трудный вопрос, полковник Мартель. В настоящий момент у меня нет уверенности. Вы сказали, она никогда прежде там не бывала?
— Этого я не знаю. Во всяком случае, — он тяжело повел рукой, — ясно, что это дело рук какого-нибудь хулигана или воришки. Я хочу, чтобы он понес наказание. Вы слышите, сударь? Если нужно, я предложу вознаграждение, достаточно крупное, чтобы…
— Вряд ли в этом будет необходимость. Но вы подвели меня к основному вопросу, который я хотел вам задать. Вы говорите: «Дело рук хулигана или воришки», но вы, вероятно, осведомлены, что вашу дочь не ограбили… не ограбили в обычном смысле слова? Ее деньги не тронули. Убийца забрал только некий предмет, висевший на тонкой золотой цепочке у нее на шее. Вы знаете, что это было?
— У нее на шее? — Старик покачал головой, нахмурился и стал покусывать кончики усов. — Не могу даже представить себе. Конечно, это не могло быть чем-то из драгоценностей Мартелей. Я храню их под замком, и моя жена надевает их только на официальные приемы. Возможно, какая-нибудь безделушка, что-нибудь не слишком ценное. Я никогда не замечал…
Он вопросительно посмотрел на жену.
— Нет, — крикнула она. — Что вы говорите, это невозможно! Она никогда не надевала никаких кулонов или медальонов, говорила, что это старомодно. Я уверена! Я бы знала, господа!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69