— Поистине, зло, которое может задумать человек, не имеет пределов, — сказал он, и я заметил, что его лицо стало очень суровым.
Когда мисс Уилсон возвратилась, мы с Холмсом, убедившись, что она надежно устроилась на ночь, прошли в ее небольшую, уютно обставленную комнатку. Освещалась она массивной серебряной лампой. Прямо над кафельной голландской печкой висела клетка с тремя канарейками, которые при нашем приближении мгновенно перестали петь и вздернули свои маленькие золотистые головки.
— Я думаю, Уотсон, что недурно было бы и отдохнуть немного, — прошептал Холмс, когда мы опустились в кресла. — Будьте добры, погасите свет.
— Но, мой друг, если здесь действительно существует какая-то опасность, то оставаться в темноте будет просто сумасшествием, — запротестовал я.
— В темноте нам не грозит никакая опасность!
— Не лучше ли вам быть со мной более откровенным?
— довольно резко сказал я. — Вы дали мне понять, что эти птицы предназначены для какой-то недоброй цели. Но что же это за опасность, которая существует только при свете лампы?
— У меня есть свои соображения на этот счет, Уотсон, и лучше нам подождать и увидеть самим. Мне хотелось бы, однако, обратить ваше внимание на откидную заслонку дымовой трубы в верхней части печки.
— Это, мне кажется, вполне обычное устройство.
— Конечно, но разве вам не кажется странным, что дымоход железной печки имеет легкую жестяную заслонку?
— Боже мой, Холмс! — воскликнул я, когда неожиданная догадка осенила меня. — Вы хотите сказать, что этот Уилсон использовал трубы, соединяющие печь в подвале с печами в спальнях, для распространения по ним какого-то смертельного яда, чтобы отделаться от своих родственников и завладеть их собственностью? И именно поэтому он устроил камин в своей собственной спальне вместо печки? Мне думается, что это так.
— Ну, вы недалеки от истины, Уотсон, хота я полагаю, что мистер Тиболд более хитроумен, чем вы считаете. Он обладает двумя качествами, необходимыми преступнику для успешного выполнения его планов, — это богатое воображение и безжалостность… Ну а теперь, пожалуйста, погасите свет, и мы немножко отдохнем. Если я правильно истолковал проблему, стоящую перед нами, то нам придется много перенести, прежде чем мы дождемся рассвета.
Я откинулся на спинку кресла, утешая себя мыслью, что после случая с полковником Себастьяном Мораном в моем кармане всегда находится револьвер. Тщетно я пытался найти какое-либо объяснение тому предупреждению, которое я получил от Холмса. Вскоре, однако, усталость незаметно овладела мною. Мысли мои становились все более и более беспорядочными и смутными, пока наконец я не задремал.
Меня разбудило легкое прикосновение к руке. Лампа была снова зажжена, и мой друг наклонился надо мной, отбрасывая длинную темную тень на потолок.
— Сожалею, что потревожил вас, Уотсон, — прошептал он, — но долг обязывает…
— В чем дело. Холмс?
— Сидите спокойно и слушайте… Пеперино поет… Я долго буду помнить томительные часы нашего бодрствования. Холмс наклонил абажур лампы так, что свет падал на противоположную стену, в которой было окно и рядом с ним большая кафельная печка, над которой висела птичья клетка. Мгла сгустилась, и лучи от лампы, проходя через оконные стекла, терялись где-то в освещенных облачках тумана, клубившихся за окнами. Моим сознанием овладело предчувствие чего-то зловещего. Окружающая нас обстановка казалась достаточно мрачной и без странного, жуткого звука, исходившего из птичьей клетки. Он напоминал свист, который начинался с низкой гортанной трели и медленно повышался до одинокого аккорда, распространявшегося по комнате, подобно звону большого бокала. Этот звук, повторяясь, оказывал такое гипнотическое действие, что казалось, все окружающее куда-то незаметно исчезает, а мое воображение выходит за пределы затуманенных окон в темные пышные глубины каких-то экзотических джунглей. Я потерял всякое представление о времени, и только тишина, наступившая после внезапного прекращения птичьего пения, снова возвратила меня в реальный мир. Я бросил взгляд через комнату, и в тот же миг мое сердце бешено заколотилось в груди и затем, казалось, совершенно перестало биться.
Заслонка печи медленно поднималась… Мои друзья могут подтвердить, что я человек не нервный и не впечатлительный, но надо признаться, что, пока я сидел, судорожно ухватившись за ручки кресла, и пристально смотрел на тот ужасный предмет, который постепенно выходил из трубы наружу, мои члены онемели и временно отказались служить мне… Крышка откинулась на пару дюймов, и через образовавшуюся щель стала выползать и карабкаться желтая масса длинных извивающихся щупальцев. В один миг эта масса оказалась снаружи и неподвижно застыла на поверхности печки.
Я всегда с ужасом смотрел на тарантулов Южной Америки, питающихся птицами, но они казались совсем ничтожными по сравнению с тем отвратительным существом, которое глядело сейчас на нас через комнату, залитую светом лампы. По своим размерам оно превосходило большую тарелку. Его твердое гладкое желтое тело было окружено поднимающимися вверх щупальцами, создававшими ужасное впечатление, что гигантское насекомое приготовилось к прыжку. На нем не было ни волоска, за исключением пучка жесткой щетины вокруг сочленений ног, а над большими ядовитыми челюстями сияли зловещим красным переливчатым светом глаза, похожие на бусинки…
— Не шевелитесь, Уотсон, — прошептал Холмс, и в его голосе послышалась нотка ужаса, какой я раньше никогда не замечал.
Звук голоса пробудил чудовище.
1 2 3 4 5 6 7 8